В воскресенье рабби остался дома

— Прогресса? На черта вам добиваться прогресса? Ты думаешь, что у всего есть годовой баланс, который должен превзойти баланс предыдущего года, чтобы показать, что вы идете вперед? Какого, черт возьми, прогресса должна добиваться контора, которая существует две тысячи лет?

— Если она хочет выжить…

— Она должна попасть в струю — так, что ли? Гражданские права, расчистка трущоб, рабочие места — это нынче в моде и в почете, и все жалостливые либералы и социал-демократы пытаются пристроиться туда же. Тьфу! Меня тошнит от вас. Когда ты умудрился стать таким чертовым либералом? Сколько чернокожих ты принял на работу в «Гексатроникс»?

— Я не занимаюсь приемом на работу.

— Но, конечно, пикетируешь офис того, кто нанимает.

— Что-то я не замечал особого либерализма в политике «Таймс-Геральд», — сухо сказал Горфинкль, — а руководишь им ты.

— Я руковожу им для владельцев. И руковожу в соответствии с их желаниями. Да, я проститутка, это так, — охотно добавил он. — Это относится к большинству журналистов. Но я не обманываю себя. Проститутка — да, но не лицемер.

— Так вот, у меня есть основания полагать, что рабби Смолл лицемер, и это имеет некоторое отношение к моему решению, — самодовольно произнес Горфинкль.

— Неправильно навязывает филактерии? Носит талес наизнанку?

— Я понятия не имел, что ты так интересуешься раввинами и вопросами религии.

— А я и не интересуюсь, и почти не знаю вашего рабби. Просто я терпеть не могу, когда обижают людей. — Он пристально посмотрел на свояка. — А последствия для конгрегации? Ты подумал об этом?

Горфинкль пожал плечами.

— На самом деле у него нет приверженцев, разве что среди детей, а они не в счет. И когда я говорил с ним, я думал именно о конгрегации. Дело в том, — он понизил голос, — что я пытался предотвратить серьезный раскол. Понимаешь, есть горстка раскольников, диссидентов — старая гвардия, которая настроена против любого пункта нашей программы. Так вот, они или подчинятся, или уйдут. Если они уйдут, нас это не слишком беспокоит; это всего два-три десятка человек. Но если мы позволим рабби продолжать, он может создать немалую оппозицию, и мы потеряем сотню с лишним. А это уже серьезно.

— То есть ваша стратегия заключается в том, чтобы заставить оппозицию замолчать?

— Что в этом плохого? Почему мы должны предоставлять оппозиции трибуну?

— Потому что у нас демократия. Так поступает и правительство.

Они спорили долго, большей частью громко; и к тому времени, когда Горфинкли — достаточно поздно — собрались, наконец, уезжать, ни один из них не убедил другого. Они попрощались с формальной вежливостью, точно так же, как после окончания любого из их предыдущих споров.

Через пять минут после их отъезда зазвонил телефон, и Харви Кантер взял трубку.

— Отделение полиции Барнардс-Кроссинга, говорит сержант Хэнкс. Я могу поговорить с мистером Бенджамином Горфинклем?

— Он только что уехал.

— Он поехал домой, сэр?

— Конечно, я думаю, да. А в чем дело?

— Мы свяжемся с ним там.

— Одну минуту. Я его свояк. Харви Кантер из «Таймс-Геральд». Произошел несчастный случай? Ограбили дом?

— Нет, мистер Кантер, ничего такого.

И сержант повесил трубку, оставив Кантера в тревожных размышлениях.

Глава XXXI

Сержант Хердер из Бостонского отделения полиции обладал бесконечным терпением, и был вынужден использовать это терпение до последней крупицы, общаясь с сидевшей перед ним оборванкой.

— Теперь послушай, Мадлен, давай посмотрим, можешь ли ты оказать нам небольшую помощь. Вспомни, что я тебе говорил: этот человек знает, что ты видела, как он уходил от Вилкокса, он может волноваться из-за этого и может попытаться принять решительные меры. Ты понимаешь?

Женщина, уставившись на него, как загипнотизированная, быстро закивала головой.

— Что ты понимаешь?

— Он может попытаться что-то сделать.

— Что?

Она покачала головой.

— Я не знаю.

Сержант Хердер встал и быстро прошел в конец комнаты. Он постоял там минуту, пристально глядя на стену. Потом медленно вернулся.

— Он может попытаться убить тебя, Мадлен, как сделал это с Вилкоксом. Вот что он может попытаться сделать.

— Да, сэр.

— Да, сэр, что?

— Он может попытаться убить меня.

— Прекрасно. Обязательно запомни это. Обязательно держи это в голове. Так вот: мы должны поймать его прежде, чем у него появится такая возможность. А чтобы поймать его, мы должны знать, как он выглядит. Понимаешь?

— Я знаю, как он выглядит.

— Я знаю, что ты знаешь, но мы не узнаем, если ты не скажешь нам. Так какого роста был этот человек? Высокого или низкого?

— Среднего.

— Какого цвета у него волосы?

— Он был в шляпе.

— Хорошо, какого цвета была эта шляпа?

— Просто мужская шляпа.

— Просто шляпа. Прекрасно. Вот офицер Донован, Мадлен, он художник. Он рисует картины.

— Я знаю, кто такой художник, — сказала она с достоинством.

— Конечно, знаешь. Ну, наконец-то мы сдвинулись с места. Офицер Донован покажет тебе несколько рисунков, и я хочу, чтобы ты сказала ему, какой больше всего похож на того человека — человека, о котором мы говорим, человека, которого ты видела. Понимаешь?

Она кивнула.