Джордж Оруэлл. В защиту П. Г. Вудхауза

Джордж Оруэлл познакомился с Вудхаузом в 1944 году в Париже, где, по воспоминаниям Вудхауза, угостил его обедом. Последовала переписка, по итогам которой Оруэлл написал эссе «В защиту П. Г. Вудхауза», впервые напечатанную в июльском номере лондонского журнала «Уиндмилл» в 1945 году.

Совершив ранним летом 1940 года прорыв через Бельгию, немцы, в числе прочего, захватили мистера П. Г. Вудхауза, который, несмотря на разразившуюся войну, оставался жить в своем домике в Ле-Туке и, кажется, до самой последней минуты полагал, что находится в полной безопасности. Говорят, когда его уводили в плен, он сказал: «Ну, теперь я, наверное, напишу что-нибудь серьезное». Но сначала его какое-то время держали под домашним арестом, и, как видно из его последующих сообщений, обходились с ним довольно дружелюбно: немецкие офицеры, расквартированные по соседству, часто «забегали помыться и перекусить»[1].

Год спустя, 25 июня 1941 года, пришло известие, что Вудхауза освободили и что он живет в берлинском отеле «Адлон». Днем позже общественность с изумлением узнала, что он согласился выступать на немецком радио с передачами «неполитического» характера. Тексты этих передач сейчас найти непросто, но, кажется, всего их было пять, в период между 26 июня и 2 июля, а затем немцы сняли Вудхауза с эфира. Первая передача, вышедшая 26 июня, не была подготовлена на фашистском радио: она представляла собой интервью с Гарри Фленнери, одним из берлинских корреспондентов радиовещательной компании «Коламбия бродкастинг систем». Кроме того, в журнале «Сатердей ивнинг пост» вышла статья Вудхауза, которую он написал еще в лагере для интернированных[2]

.

В статье и в передачах Вудхауз большей частью говорил о том, что пережил в лагере, но попадаются там и отдельные, очень немногочисленные, высказывания о войне. Вот типичные примеры:

Я всегда был далек от политики и совершенно не способен ни на какие воинственные чувства. Только я готов разозлиться на какую-нибудь страну, как встречаю порядочного человека оттуда. Мы с ним выпиваем, и всякие мысли о войне улетучиваются.

Недавно на плацу они ко мне присмотрелись и, кажется, все поняли: по крайней мере, отправили нас в местный сумасшедший дом. Я пробыл там сорок две недели. Жилось там во многих отношениях вполне сносно. Вообще, жизнь в лагере имеет свои преимущества. Там не бегаешь по кабакам и остается время для чтения. Главный же недостаток состоит в том, что подолгу не бываешь дома. Когда поеду обратно к жене, надо бы на всякий случай запастись рекомендательным письмом и к ней.

До войны я скромно гордился принадлежностью к английской нации и считал, что, родившись в Гилдфорде, графство Суррей, проявил удивительное в столь нежном возрасте благоразумие. Теперь, прожив несколько месяцев в здешней кладовке для англичан, я несколько порастерял былую уверенность… Я прошу от Германии только одной уступки: пусть она выдаст мне хлеба и скажет джентльмену с ружьем у ворот лагеря отвернуться; все остальное я беру на себя.

За это я готов передать ей Индию, полное собрание моих сочинений с автографом и тайный рецепт приготовления картофельных ломтиков на обогревателе, ведомый только двоим: интернированному Артуру Гранту и мне. Предложение действительно до следующей среды[3].