В защиту права

"Пытка, - вспоминает по этому поводу Гринев, - в старину была так укоренена в обычаях судопроизводства, что благодетельный указ, уничтоживший оную, оставался безо всякого действия. Думали, что собственное признание преступника необходимо было для его полного обличения, - мысль не только неосновательная, но совершенно противная здравому юридическому смыслу: ибо, если отрицание подсудимого не приемлется в доказательство его невинности, то признание его и того менее должно быть доказательством виновности".

Здесь устами честного, но недалекого Гринева говорит, конечно, сам мудрый и гуманный Пушкин. Мы находим в этих словах не только протест против варварского института пытки, но и серьёзную критику основного принципа всего существовавшего до реформы 1864 года уголовного судопроизводства, по которому собственное признание подсудимого считалось "лучшим из доказательств". Строки эти свидетельствуют о глубоком интересе и понимании Пушкиным проблем права и процесса.

Лучшим доказательством этого интереса и осведомленности Пушкина в данной области служит повесть {111} "Дубровский". В этой набросанной наскоро, карандашом и не напечатанной при жизни автора повести главным героем является, как известно, Владимир Дубровский - разбойник-идеалист, русский Карл Моор. Нежизненность фигуры героя, бледность обрисовки героини, Маши Троекуровой, и некоторая мелодраматичность сюжета не позволяют причислить "Дубровского" к лучшим творениям Пушкина. Но эти дефекты повести не мешают ей быть шедевром реалистического изображения быта и нравов: "старинный быт русского дворянства, - говорит о "Дубровском" Белинский, - изображен с ужасающей верностью".

Характеристика Белинского особенно подходит к картине "присутствия уездного суда", который решает судьбу имения старика Дубровского. Центральное место в этой картине занимает самое "Определение суда".

Прежде, чем привести текст определения, Пушкин делает следующую авторскую ремарку:

"Мы помещает его вполне, полагая, что всякому приятно увидать один из способов, коими на Руси мы можем лишиться имения, на владение коим имеем неоспоримое право".

Не боясь утомить своих читателей, Пушкин затем дословно приводит текст определения суда, - около 1500 слов, - строго выдержанный в старом приказном стиле, с длинными, запутанными фразами и излишними повторениями. Прием необычный в художественном произведении и снова показывающий особый интерес автора к этой теме.

Читая "Дубровского" в юном возрасте, едва ли многие из нас имели терпение вникнуть в содержание этого документа, столь далекого от волнующих приключений героев повести. Между тем, определение уездного суда по делу Троекурова с Дубровским чрезвычайно интересно. В него вложено не меньше ума, остроумия и {112} юридической выдумки, чем в знаменитую сцену суда в "Венецианском купце" Шекспира. Два известных немецких юриста, Иеринг и Колер, вели между собой интересную полемику о том, насколько юридически обоснованы домогательства Шейлока и выдвинутые против них Порцией возражения (R. v. Jhering, "Der Kampf um's Recht" И Joseph Kohler, "Shakespeare vor dem Forum der Jurisprudenz".). Пушкинское "определение уездного суда" не заслужило такой чести, но и оно ее достойно.

В основу своего текста Пушкин положил подлинное судебное дело; не имея этого дела в руках, невозможно установить, что он прибавил от себя. Но несомненно то, что в результате получился весьма красочный документ, в котором ясно показано, как опытная канцелярская рука может придать неправосудному решению подкупленного суда внешнюю форму хорошо обоснованного, юридически безупречного акта. Чтобы написать это определение, нужен был не только пушкинский талант, но и серьёзное знание процессуальных порядков.

"После освобождения крестьян, - говорил Пушкин своему другу Соболевскому, - у нас будут гласные процессы, присяжные, большая свобода печати, реформы в общественном воспитании, в народных школах". В этих словах мы находим программу реформ 1860-ых годов, предсказанную с поразительной верностью. Можно ли после этого упрекать поэта, как это делали критики шестидесятых годов, в отсутствии внимания и интереса к общественным вопросам?

Как указывает Кони, предсказанное Пушкиным "введение суда присяжных и гласности судебных заседаний особенно замечательно тем, что в то время, когда он его высказывал, во всей Европе, кроме Франции и Англии, не существовало суда присяжных,... а публичность заседаний... допускалась далеко не везде и с большими ограничениями" (Дом Литераторов, "Пушкин, Достоевский", стр. 61.).