В жаре пылающих пихт, или Ниже полета ворона

Хозяин пальнул курильщику в грудь из ружья, тот кувырнулся и замертво распластался по полу, все заткнули уши ладонями. В сотрясающемся воздухе вихрями металась пыль из-под ног, шляпа с курильщика слетела и взвилась по спирали, на потрепанной рубахе, где не осталось живого места, быстро оформлялось кроваво-красное пятно. Трое мексиканцев у окна вытащили свои пистолеты и расстреляли владельца, за чьей спиной полопались взорвавшиеся и подпрыгивающие бутылки. И алкоголь лился через проделанные пулями отверстия, одна бутылка осталась стоять с плавающей пулей, которая блестела в желтом, как янтарь, напитке. Белые застрелили мексиканцев, а язычники застрелили и зарезали белых, вскрывая горла, как горла козлов, израсходовав весь боезапас и испачкав кровью ножи, повернулись к горбоносому, сверкая лезвиями, а третий, будто надеясь на голые кулаки, закатал рукава крестьянской рубахи.

Владелец, покрытый кровью и весь в прорехах от пуль, из последних сил опираясь на стойку, выстрелил опять, и фейерверк свинцовой дроби застиг врасплох каждого, кто еще стоял на ногах, и двое язычников, черных, как обугленные жертвы костров инквизиции, присоединились к мертвецам в кровавой воронке, в черном котле порохового дыма.

В суматохе Холидей хотел схватить пистолет гиганта и навалиться на него пусть и ценой собственной жизни, но тот оглянулся и отвел руку, стрельнув в кого-то позади себя.

Длиннолицый снял с гиганта шляпу и расколол кружку ему о голову, по спине полилось пенное желтое пиво, горбоносый стрельнул ему в живот, чуть выше паха, из своего пистолета, и гигант упал, ревя от боли, как розовощекий младенец. Лицо его налилось густой кровью, кожа покрылась бледно-белыми пятнами.

Кареглазый, одновременно заслоняясь впередиидущим, толкал Холидея к выходу, но немедленно пожалел о сделанном, потому как снаружи их встретила новая волна бездумной пальбы, очередь коротких и приглушенных выстрелов, словно отрывистые хлопки петард.

Округу застилает шлейф вулканической пыли, и фигуры мечутся там, среди возникающих и угасающих вспышек, как на илистом дне моря, где обитают невиданные твари – и уже неясно, кто жив, кто мертв.

Неопределенные силуэты стреляют друг в друга, длиннолицый и горбоносый стреляют в туман из пистолетов, а кареглазый бросается к гогочущим лошадям и начинает без разбора палить с очумелой скоростью из отцовской винтовки.

Шляпу с него сдувает как ветром, и он чувствует, что пуля пролетела в дюйме над головой, пошевелив волосы на макушке. Беготня, шум, а затем воцаряется тишина. Он видит, как кто-то бежит сквозь облако пепла. Стреляет в последний раз. И вот они уже идут по залитой испражнениями и прочими выделениями тел улице, где наступает кровосмешение, хлюпая сапогами по грязи и комкам оседающей и слипающейся пыли, и повсюду растекающаяся кровь оттенка коралловых рифов – и в ушах кареглазого стоит гулкий шум, подобный ропоту морского прибоя.

Горбоносый перешагнул через труп первого застреленного, повертелся так и сяк, похлопал по карманам, наклонившись над ним и, взяв кавалерийский драгун, втянул живот и приткнул оружие за пояс спереди.

Когда в голове перестало греметь, а сквозистая поволока порохового дыма постепенно рассеялась, кареглазый обнаружил себя стоящим в тусклом свете луны, вдыхая остывший воздух с сильным металлическим привкусом крови, навоза, гари, пота и мочи. Запыленный ветер носился над поляной, где лежали трупы застреленных людей – пыль застелила кровоточащие тела, заборы и дома. На ветру пружинили бельевые веревки и во дворах лаяли собаки.

Кареглазый разверст массивные веки, и зыбкие зрачки его, подобно первым людям, покинувшим темные пещеры его глаз, были наги и беззащитны перед светом, который не был солнечным. С пустой короткоствольной винтовкой в чужих трясущихся руках он возвышался над телом женщины, которую не помнил, как застрелил.

Горбоносый ногтем выковырнул дробинки из потрескавшейся стены, а затем сплюнул и направился к кареглазому.

Длиннолицый равнодушно перешагивал через тела застреленных темнокожих и лошадей, застывших в различных позах, проверяя, достаточно ли они мертвы.

Из убогого глинобитного жилища у дороги выбежал полуголый мужчина с ружьем, прокричав иноязычную тарабарщину и целясь в кареглазого, стоящего над трупом женщины. Кареглазый застыл как олень, но мужчина тут же сам получил пулю в шею от длиннолицего и рухнул, где стоял. Кареглазый вздрогнул.

Свинца по самое не хочу влепил ему, сказал длиннолицый и сплюнул.

Шурша на ветру и складываясь в новые узоры, по улице катились, блестя в свете ущербной луны, сухие листья среди почерневших неподвижных тел, чья кровь, словно корни, уходила глубоко в обезвоженную землю.

Кареглазый посмотрел под ноги. Убитая женщина, сжимающая в ладони окровавленные бусы, невидяще смотрела на него, сквозь него.

Ей-богу, негостеприимный тут народец, сплюнул длиннолицый.

Вот он, вскрикнул Холидей, я свидетель! Убийца, да, убийца женщин! И показал пальцем на кареглазого. Я на суде побожусь, что он убийца женщин… одну петлю делить будем!

Закрой рот, сказал горбоносый.