В живых не должен остаться никто!

— Что?! — вскричал Олег и даже попытался привстать. Но тут же схватился за бок, где были сломаны рёбра. Его лицо скривилось от боли. — Но этого не может быть?! В газетах писали, что у нас нет, и не может быть тайного рынка донорских органов. Это всё сплетни, досужие разговоры…

— Когда-то, совсем ещё недавно, газеты писали, а крупные милицейские чины важно утверждали, что у нас нет, и не может быть организованной преступности.

— Но то преступность, — не сдавался Олег. — А вы говорите о похищении людей с целью изъятия внутренних органов.

— Увы, Олег, действительность порой страшнее самого ужасного вымысла. Подумай, Олег, и ты сам поймешь, почему похитители пытались убить тебя, вместо того, чтобы взять деньги и вернуть семью. Ты им не нужен. Ты видел похитителей и этим ты опасен. Стоит убить тебя, и никто не будет бегать по всему городу и кричать, что у него похитили семью. Ты ненужный свидетель ужасного преступления…

— Хорошо. Пусть я свидетель, пусть я случайно видел, как похитили мою семью. Но ведь если бы похитители не вернули бы мне жену и сына, я бы всё равно обратился в милицию. Разве не так?

— Так, да не так. В милиции твоё заявление, скорее всего, вряд ли бы приняли, сказав, что твоя жена, забрав сына, просто сбежала от тебя…

— Но… — не сдавался Олег.

— А если бы ты стал настаивать, — повысив голос, продолжил Добрынин, — то тебя бы самого и обвинили в убийстве своей жены и малолетнего сына. Обычная семейная ссора! Пусть и жестокая… Или подбросили бы тебе наркотики… В любом случае ты бы оказался в тюрьме. Хотя нет, ты бы не дожил до неё — повесился бы в следственном изоляторе, не выдержав угрызений совести. Твой опыт общения с капитаном Петренко, наверняка, подсказывает тебе, что это вполне возможно. Или ты всё ещё веришь в его человеколюбие?

Возразить было не чем. Олег опустил голову.

— Но как такое вообще возможно? Скрыть такое тяжкое преступление?

— Ты уже забыл, что сделали с тобой «доблестные» милиционеры второго отделения? — жёстко сказал Добрынин. — Наша область криминализирована и коррумпирована сверху до низа. Впрочем, ты уже успел, в этом немного убедится.

Намёк на поход к прокурору города был более чем прозрачен. Олег печально опустил голову. Он не хотел верить Добрынину, отчаянно не хотел, но… Но в его словах была своя логика, причём подкреплённая фактами. Игнорировать их было нельзя. Если Добрынин прав — а, скорее всего, прав! — то он и его семья обречены.

Господи, ну почему это случилось именно с ним, с его семьёй?!

— Хотя, если ты сейчас, Олег, скажешь, что твоя жена и сын тяжело болели, то я, скорее всего, неправ и… — заканчивать Добрынин не стал: в ответ на его слова, Олег только тяжело вздохнул и ещё ниже опустил голову — всё понятно и так. Они были здоровы…

Добрынин понимающе покивал головой и, не зная, что боле сказать, оставил Олега в покое, наедине со своим горем.

Впрочем, Олегу было не до него, он был целиком погружён в себя. Его охватило безнадёжное отчаяние. Его всего трясло внутри. Не в силах вымолвить ни слова, он молчал, раздавленный свалившимся на него несчастьем. Правда оказалась куда более ужасней, чем он предполагал в своих самых страшных фантазиях. Но ужасней всего было то, что он уже ничего не мог сделать. Он был бессилен что-либо изменить. Садисты-милиционеры из команды капитана Петренко хорошо поработали над ним. Лицо разбито и изуродовано, часть рёбер сломано, внутренности отбиты, дышать он может с трудом, постоянно отхаркивая сгустки крови… По большому счёту, он уже не человек — так одна видимость, искалеченный полутруп, не живой, но и не мёртвый…

Перед глазами Олега один за другим промелькнули кадры из его прошлой, счастливой жизни. Он видел улыбающиеся лица жены и сына, себя, смеющимся вместе с ними… О, боже, как же это было давно! Но внезапно в голове Олега как будто что-то щелкнуло, и он вновь услышал голос сына из телефонной трубки: «Папа, папочка, забери меня отсюда. Мне страшно, я хочу домой. Забери меня…» Олег отчаянно замотал головой, прогоняя страшные воспоминания. Дыхание его участилось, сердце бешено заколотилось внутри. Наконец, не выдержав пытки, он обхватил голову руками, чтобы ничего не слышать, и в отчаянье заплакал.

— Прости меня, сынок, я подвёл тебя. Прости… — зашептал он. А сын упорно продолжал звать на помощь. Его голос звучал и звучал в воспалённом мозгу Олега…

Через какое-то время Олег немного успокоился и, глухим, бесцветным голосом, спросил у Добрынина:

— А зачем вы, Дмитрий Сергеевич, понадобились капитану Петренко? Почему он вас держит здесь? Что вы-то такого сделали?

Добрынин вздохнул.

— Так просто, Олег, на ваш вопрос и не ответить. Но время у нас есть, и я постараюсь объяснить. Как я уже говорил ранее — я журналист. И основные темы, над которыми я работал и работаю — это разоблачение преступлений в различных эшелонах власти.

— Весьма опасная тематика, — серьёзно заметил Олег.