Ва-банк

Отвалить одному? Но в такой темноте ничего не выйдет – даже с дулом в руке. Те двое, что на улице, меня увидят, а я их нет. Броситься в соседнюю комнату? Еще хуже. Девять против десяти, что там уже сидит один из шайки, – ничего не стоит оторвать доску снаружи и забраться сюда.

Оставался только один выход: на глазах у всех собрать весь выигрыш и запихать его в холщовый мешочек; затем, оставив мешочек лежать на месте, выйти, скажем, помочиться. Они не будут посылать сигнал, так как кубышки-то при мне нет. А в ней скопилось более пяти тысяч боло. Лучше потерять деньги, чем жизнь.

Впрочем, выбора нет. Это единственно правильное решение – избежать умело расставленного капкана, готового захлопнуться в любую минуту.

Весь план созрел в голове довольно быстро. Часы показывали без семи пять. Я сгреб деньги, алмазы, тюбик из-под аспирина и засунул все это богатство в холщовый мешок. Привычным движением затянул тесемки, небрежно отодвинул мешок на длину вытянутой руки и произнес по-испански, чтобы все поняли:

– Присмотри за мешком, Жожо. Мне что-то неможется. Надо глотнуть свежего воздуха.

Жожо следил за каждым моим движением. Он протянул руку и сказал:

– Дай сюда. Здесь будет надежней.

С сожалением я протянул ему мешок, зная наперед, что теперь он подвергает себя опасности, неминуемой опасности. Но что делать? Отказать? Невозможно – это может показаться странным.

Я вышел на улицу, держа руку на рукоятке нагана. В темноте я никого не заметил, мне и не нужно разглядывать тех, кто затаился в ночи. Быстро, почти бегом, я направился к Мигелю. Я еще сохранял надежду предотвратить страшный удар – хотел вернуться вдвоем, прихватив большой фонарь, чтобы разобраться, что происходит вокруг нашего барака. К сожалению, до Мигеля оставалось еще более двухсот метров. Я побежал.

– Мигель! Мигель!

– Что случилось?

– Скорее вставай! Возьми револьвер и лампу. У нас заварушка.

Бах! Бах! Два выстрела грянули в ночи.

Я бросился бежать. Сначала по ошибке сунулся в чужой барак. Меня обругали, спросив, однако, почему стреляют. Я побежал дальше. Вот и наша хибара. Света не было. Я щелкнул зажигалкой. Со всех сторон с фонарями спешили люди. В комнате было пусто. Жожо лежал на полу, из затылка обильно текла кровь. Он был жив, но без сознания. Восстановить картину произошедшего не составляло труда: электрический фонарик, забытый бандитами на месте преступления, объяснял, что́ произошло. Сначала выстрелом разбили карбидную лампу и следом огрели Жожо по голове. При свете фонарика собрали все, что находилось рядом с Жожо: мой холщовый мешочек и его выигрыш. Затем разорвали на нем рубашку и ножом или мачете разрезали широкий матерчатый пояс, который он носил на теле.

Разумеется, все игроки разбежались. Второй выстрел добавил им прыти. Между прочим, когда я вышел на улицу, народу в комнате оставалось не так уж много: восемь человек сидели, двое стояли, те четверо торчали в углах, был еще мальчишка, разливавший ром.

Все предлагали мне свою помощь. Мы перенесли Жожо к Мигелю и уложили на кровать, сплетенную из гибких прутьев. Жожо не приходил в себя до утра. Кровь запеклась и перестала течь. Как выразился один старатель, англичанин, это было и хорошо, и плохо. Плохо потому, что если треснула черепная коробка, то будет кровоизлияние в мозг. Я решил не трогать и не двигать Жожо. Шахтер из Кальяо, его старый приятель, отправился на соседний прииск за врачом.

Я был раздавлен. Объяснил Мигелю и Мустафе, как все произошло. Они принялись меня утешать тем, что Жожо следовало бы меня послушаться, поскольку я заранее предупредил его о надвигающейся опасности.

Около трех часов пополудни Жожо открыл глаза. Ему дали несколько капель рома. Он выпил и с трудом пробормотал:

– Мои часы сочтены, я это чувствую. Не надо меня трогать. Ты не виноват, Папи. Это моя вина. – Он немного отдышался и еще добавил: – Мигель, за твоим свинарником зарыта коробка. Пусть одноглазый отвезет ее моей жене Лоле.

После нескольких минут просветления он снова впал в забытье. Он умер на закате.

Жожо пришла проведать донья Карменсита, толстуха из первого бистро. Она принесла несколько алмазов да три или четыре ассигнации, которые подобрала утром в игорной комнате. А ведь сколько в этой комнате перебывало народу! И надо же, никто не притронулся ни к деньгам, ни к алмазам!

На похороны собралась почти вся маленькая община. Пришли и четверо бразильцев. Как всегда, рубашки у них были навыпуск. Один подошел ко мне и протянул руку. Я сделал вид, что не заметил, и «дружески» похлопал его по животу. Я не ошибся: ствол был именно там, где я и предполагал.

Меня мучил вопрос: стоит ли мне предпринимать что-то против них? Сейчас? Или чуть позже? И что делать? Ничего. Уже поздно.

Мне хотелось побыть одному, но обычай требовал, чтобы после похорон я выпил стаканчик в каждом бистро, хозяин которого присутствовал на погребальной церемонии. Надо сказать, все они всегда присутствуют.