Вадим Козин: незабытое танго

Легенда номер три. Когда Козину в спешном порядке было велено лететь в Тегеран, певец поставил условие – вывезти его семью, мать и сестер из блокадного Ленинграда. Кандидат в члены Политбюро, первый секретарь МГК ВКП(б) Щербаков пообещал выслать за родственниками певца личный самолет. И надо же было такому случиться, что именно в этот день в дом, где жили Козины, попала бомба. Мать и одна из сестер погибли. (Еще одна версия – умерли с голоду.) Козин, узнав об этом, крепко отматерил вождя, а заодно и все советское правительство. Такие вещи вожди не прощают… Эта версия, на мой взгляд, еще более похожа на правду.

И, наконец, легенда, рассказанная самим Вадимом Алексеевичем, в которую он сам свято верит.

♦ Вадим Козин:

Вызывает меня Берия, он тогда в Гранатном переулке, в особняке жил. Адрес, известный мне, ведь там и Дом звукозаписи расположен. И вот ведь что обидно, я сам туда пришел! Приглашают в кабинет, а там еще и Щербаков сидит, мрачный такой, опухший, точь-в-точь, как тогда Черчилля в «Крокодиле» рисовали. На самом-то деле Черчилль совсем не такой был, я-то его, вот как вас сейчас, видел. На стене кабинета картина – «Утро нашей Родины». Сталин в белом кителе и все такое прочее. Берия поздоровался, этак ехидно-ласково, порасспросил о житье-бытье, завел вдруг разговор о репертуаре. В частности, спросил: «А что ты по праздникам поешь?» А что мне было рассказывать? Я в политику никогда не вмешивался, а из «юбилейных» была у меня всего одна песня, она меня всегда выручала. Слова ее написал мой родственник поэт Придворов, известный под псевдонимом Демьян Бедный. Я ее и сейчас помню:

Был день как день, простой, обычный,

Одетый в серенькую мглу.Гремел сурово голос зычныйГородового на углу…

Это песня про Ленина, там в конце поется:

Никто не знал, Россия всяНе знала, крест неся привычный,Что в этот день, такой обычный,

В России… Ленин родился!

Я им эту песню и напел прямо в кабинете. «А еще?» – спросил Берия.

– Всё, больше ничего нет, – отвечаю.

– Ну, знаешь ли! Тебе надо что-то подготовить для него. – И указывает на картину. – Ты знаешь, он тебя любит, ему это будет приятно!

– Я лирический певец, – отвечаю, – и ничего больше разучивать и петь не буду!

– Не будешь? – ехидно усмехнулся Берия.

– Не буду, – почему-то с удовольствием ответил я.

– Не бу-у-дешь, – удивился Щербаков.

– Не бу-уду!! – откровенно передразнил его я. Черт попутал передразнить!

– Ну ладно, иди, – говорит Берия. – Будем считать, что разговор состоялся.

А Щербаков и головы не поднял, только шея у него побурела. Вот и все, что было, вот вам крест святой! Не простили мне вожди тона, который я себе с ними позволил. Щербаков не простил, что передразнил я его. А что для них человек, хоть бы и известный? Щепотка лагерной пыли, и больше ничего. После этого был у меня всего один концерт, и вот ведь ирония судьбы – в этом зловещем, проклятом НКВД! Запомнилось, что какой-то высокий чин все со мной чокнуться норовил и говорил со значением: «За ваше здоровье!» Остроумный был дядя, ничего не скажешь! А может, предупредить хотел, я ведь ни сном ни духом не ведал, что со мной будет.

Ну, а потом арест, Лубянка, этапы, пересылки, Магадан. Об этом я рассказывать не буду, читайте художественную литературу, там все описано. А я все это забыл! Было? Было! А как – не помню, не желаю помнить и тем более вспоминать. Хотите писать – сами что-нибудь придумайте. Я – разрешаю. Все!

Михаил Крушинский[16]

На самом деле все было несколько прозаичнее. Передо мной «Выписка из протокола № 7 особого совещания при Народном комиссаре внутренних дел СССР»:

«Козина Вадима Алексеевича, за антисоветскую агитацию, развращение несовершеннолетних и мужеложство – заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на восемь лет, считая срок с 12 мая 1944 года. Лично принадлежащее имущество – конфисковать».

Магадан

Все профессиональные способы «разговорить» собеседника бессильны, когда он хранит молчание. Поэтому в дальнейшем повествовании будет немного личных воспоминаний Козина. Будут свидетельства очевидцев, письма, документы, мои комментарии, догадки, цитаты из малоизвестных публикаций.

С группой польских кинематографистов на двух «уазиках» мы пробиваемся сквозь сентябрьскую пургу к местам, где предположительно захоронены останки репрессированных поляков. Путешествие по колымской трассе в пургу, и тем более в первую сентябрьскую пургу, когда полотно дороги покрыто «мылом», а там и здесь по обочинам в самых невероятных позах застыли МАЗы, КамАЗы, «Татры» и другие машины. Мои польские коллеги, люди достаточно опытные и искушенные, притихли. Впереди нас ждали переход в связке по чуть прихваченным льдом ручьям, бросок сквозь заросли кедрового стланика, занесенные полуметровым слоем снега. И вот мы у цели.