Вадим Козин: незабытое танго

Вот цикл песен о матери. «Локон матери» написал мой старинный друг Владимир Сидоров, мы с ним еще в Ленинграде дружили. «Песню о матерях» тоже для меня Сидоров написал. Что еще? «Пишите письма матерям!», «Рассказ солдата» – тоже о матери: «Я люблю пережитые были в зимний вечер близким рассказать, далеко в заснеженной Сибири и меня ждала старушка мать». «Письмо матери» Есенина пел. Об этой песне многое можно рассказать. В тридцатые годы на Есенина гонения были. А я как-то в Ростове на концерте исполнил эту вещь, там меня в газете так разругали, что просто ужас! И ко мне на другой день утром пришел молодой человек, худенький, высокого роста. «Вадим Алексеевич, – говорит он, – вы не обращайте внимания, это наши рапповцы “развлекаются”. А вы вот возьмите мои лучшие стихи, сделайте из них песни». Ну, я и взял «Шинель мою походную», «Позабыть я тебя не сумею, разлюбить я тебя не смогу», еще что-то. Это был еще совсем молодой Анатолий Софронов. Песни на слова Софронова я в годы войны пел и даже в кино с ними дебютировал. Меня сам Марк Донской снимал, но я себе не понравился – ни как выгляжу, ни как пою. А вообще-то в архивах «Мосфильма» та пленка, наверное, осталась, вот бы сегодня посмотреть! Но Софронов, конечно, не Есенин!

Мое творчество триедино – текст, музыка, исполнение. Чем привлекает мое внимание текст? Трудно сказать. Это может быть и классическое произведение, и газетная «однодневка». Бывает, что один какой-то образ привлечет внимание. И вот зазвенит в душе некая струна… Бывает, сразу песня рождается, а иногда и по семь вариантов прокрутишь, да и отложишь, – у меня много таких песен. И по нескольку раз к ним возвращаешься, нет-нет да и вспомнишь и постепенно до ума доведешь… А вообще-то с каждой песней по-разному. Я не говорю о классиках. Например, одно время мне Евтушенко нравился, несколько песен на его слова у меня написано. Он об этом знал и, когда приехал в Магадан, зашел ко мне познакомиться. Между прочим, на вашем месте сидел. У него как раз вышла поэма «Непрядва», я ее в то время читал и, как всегда, оценки прочитанному ставил, на полях заметки делал. Ну, и показал автору. А у меня там и «двойки», и «тройки» стояли, и всякие замечания на полях были написаны. Он спросил: «Ну что вы так строги, Вадим Алексеевич?» А я возьми и скажи: «А вы думаете, что вы – Александр Сергеевич Пушкин?!» Он ничего не ответил, но, вижу, аж зубами скрипнул – не привык, видимо, к справедливой критике… А вот с Дементьевым я лично не знаком, но он мне нравится, и на его стихи я с удовольствием песни пишу…

Я любил и люблю песню, которая имеет содержание, а уж потом – музыкальный образ. Я уже говорил про «отложенные» песни.

Вот я выбрал текст, а музыкального решения пока нет, он у меня полежит-полежит, и вдруг у меня появляется какая-то мелодия… А память у меня такая, что все отобранные тексты я до сих пор помню, а мне под девяносто… А пока смогу помнить тексты, буду и песни сочинять!

Так вот, вспоминаю я этот отложенный текст, нахожу его, вы же видите, у меня столько вырезок с текстами – половина, наверное, всей библиотеки. Здесь их тысячи, и я знаю, где какой лежит. Нахожу и начинаю музыку (мелодию) подбирать. Бывает, на фортепиано мелодию подбираю, частенько включаю магнитофон и сразу записываю песню! А вот как это получается, об этом я вам не скажу, потому что и сам не знаю. Получается – и все! Или не получается, такое тоже бывает, и тогда я снова откладываю текст. Но чаще получается! Музыку я тоже изменяю. Иногда нужно изменить и текст, и музыку для лучшего восприятия. Вы меня понимаете? Подогнать, если хотите, текст и музыку «под Козина», понимаете? И здесь не в тщеславии дело! Господи, я же этой славой по горло сыт! И какое там тщеславие?! Я просто хочу, желаю и настаиваю, чтобы люди правильно понимали то, что я пою, то, что я делаю… Вот вам и триединство – текст, музыка и исполнение…

Вы поставьте вашего Леонтьева или ту же Пугачеву на сцену Колонного зала. Да без микрофона! И пусть они под рояль хоть одну песню исполнят! Пусть попробуют!!! Ни черта у них не выйдет! А мы пели! И в Колонном зале, и в Зеленом театре, и в Кремле. И без всяких микрофонов! Потому что голоса были. А если голоса не хватало, как, скажем, у Утесова, Бернеса или у того же Вертинского, так артистизмом брали.