Вадим Козин: незабытое танго

Мы с администратором местной филармонии застали Козина увлеченным игрой в шахматы с молодым человеком в морской форме (он вскоре ушел). На полную катушку включен радиоприемник: «Голос Америки», который в Магадане поймать едва ли не легче, чем Всесоюзное радио, передает последние известия. Хозяин квартиры в шлепанцах, темно-синем тонком свитере, черных помятых джинсах. Острый взгляд голубых глаз, небольшой орлиный нос с резко обведенными ноздрями, крупная голова, седина на висках. Узкая маленькая передняя, где могут вплотную друг к другу стоять только два человека, дополнительно сужена полками от пола до потолка с вырезками из газет и журналами. Полки заслоняют и почти все стены единственной комнаты метров пятнадцати. Слева у двери старенькое пианино «Красный Октябрь» – однако хорошо настроенное, как я потом убедился. Большой довоенный микрофон неуклюже нависает над клавиатурой, в углу – два магнитофона старинной марки «Маг-8». Повсюду фигурки кошечек из картона и фаянса, на перевернутом белом горшочке бюст Пушкина. Высоко в «красном углу» – иконка Скорбящей Божьей Матери. Весь подоконник в несколько ярусов заставлен горшками с цветами и зеленью. Справа – небольшая тахта, в головах – телефон на полке. Здесь же – портрет Достоевского из какого-то журнала. Под стеклом письменного стола множество фотографий.

– На фото в центре, – показывает Козин, – Тамара Церетели. Она была, считаю, лучшей исполнительницей цыганских романсов. Удивительный талант, большой души человек. А вот я – когда был в зените славы. – С фото на меня смотрит молодцеватый мужчина в модной шляпе. Рядом – мать Козина, Варвара Васильевна, из рода цыган Ильинских. – По линии матери мне приходятся родней цыганские семьи Дулькевичей, Маштаковых, Шишкиных, Соколовых, Вяльцевых, – рассказывает Вадим Алексеевич, – а по линии отца – Каширины: те самые нижегородские мещане, что дали миру Максима Горького. Моя родственница, кстати, была замужем за поэтом Демьяном Бедным.

На столе тем временем появляются бутылка сухого вина, чай и кое-какая закуска. Козин продолжает:

– Да, какие певицы были! Тогда умели чтить женщин, ценить и красоту, любить, и они были тоге достойны. А сейчас… Старинные русские песни забыты. Я старался познать истинно народную манеру, изучал песни многих областей, тамошний выговор. – Козин подошел к пианино, спел, словно разминаясь, несколько шутливых куплетов и резко обернулся к нам: – Хотите, я вам спою старинные цыганские романсы? Вам не будет скучно? – Он снова поворачивается к клавиатуре, включает магнитофон и нажимает кнопку записи. После паузы бесстрастным голосом произносит: «Магадан, август 1969 года, посмертный архив». Стало как-то не по себе. Но так хорошо знакомый голос, пусть и в полдыхания, повествующий о потерянной любви, об ушедшей весне, увядших цветах, тут же заставил забыть обо всем…

Чай давно остыл, пришлось его подогревать. На столе появляются варенье, халва и сдобные булочки. Разговор продолжается.

– Как обидно, что вы не приезжаете с концертами «на материк», – говорю я Козину.

– Я никому не нужен, и всё то, что пою, никому не нужно, – вздыхает он и вдруг взрывается: – Такая злость берет, когда слушаю всех этих современных певцов! Какая пошлятина! Жесты, вихляния, а за этим – пустота. Они не понимают, что поют и зачем. Только развращают народ… И вот представляете, приеду я – и будут смотреть на меня, как на ихтиозавра. Мне это не нужно.

Но тут же с удовольствием показывает маленькую программку Ленинградского театрального музея, где значится: такого-то числа – прослушивание записей Вадима Козина.

– Все-таки не совсем забыли… А может, послушаем кое-что из моих старых записей?

Он долго перебирает на полке бобины с пленками и наконец ставит одну из них на магнитофон. «Милая», «Прочь печаль», «Колечки бирюзовые», «Пара гнедых». Яркий, красивый, звонкий тембр, теплое и искреннее пение словно возвращают в далекие десятилетия.

– Вот был же голос, – с горечью и гордостью говорит Козин. Слушая, он шевелит губами, как бы подпевая себе. – Вот так эти песни и надо петь…

Мы снова возвращаемся к чаю, уже окончательно остывшему, и продолжаем беседу. Через некоторое время чувствуем, что хозяин устал.

– На днях порезал большой палец, открывая консервную банку. Вышло, наверное, полстакана крови. До сих пор кружится голова, – объяснил он.

Расставаясь, мы договорились встретиться завтра. Козин обещал переписать для меня несколько своих вещей. На следующий день я явился с портативным магнитофоном, бутылкой водки и какими-то консервами. Козин принял меня так же радушно. Без лишних слов начал возиться с записывающей техникой, даже подвинул для удобства свой тяжеленный «Маг-8». Но, как ни манипулировал проводами, кнопками, рычажками, ничего не получалось. Я сидел расстроенный, и он это заметил.

– Знаете что, – предложил он. – Давайте я напою вам несколько песен на свой магнитофон!

Через несколько минут всё было готово к записи. Вначале почти после каждой песни Козин вскакивал и с беспокойством спрашивал: