В конце июля в «Убежище» вновь приехали погостить на целый месяц Бюловы. Непосредственно в день их приезда между Вагнером и Минной произошла очередная ужасная сцена, свидетелем которой совершенно случайно стал Ганс. Именно тогда Вагнер напрямик заявил, что так дальше продолжаться не может и решительный отъезд из «Убежища» откладывается только на время проживания здесь Ганса и Козимы. «Это было, — вспоминал он, — страшно мучительное время, так как опыт каждого нового дня убеждал меня всё больше и больше в правильности принятого решения совсем покинуть эти места. Молодые гости страдали не менее меня. Тяжелое нравственное состояние мое отражалось на всех, кто серьезно мне симпатизировал… За обеденным столом, прежде столь уютным, я видел робкие, озабоченные и испуганные лица моих друзей. Их принимала и угощала та, которая в скором времени должна была навсегда покинуть этот домашний очаг»[330]
.По мере того как приближался день отъезда Бюловов, Вагнер сам готовился навсегда покинуть «Убежище». Оно не оправдало своего названия, не стало приютом для вновь бездомного, лишенного родины композитора. В присутствии Ганса фон Бюлова Вагнер в последний раз посетил Везендонков и простился с женщиной, на долю которой достались не меньшие нравственные страдания, чем его собственные. 16 августа Бюловы покинули «Убежище», «Ганс — в слезах, Козима — в грустном молчании».
На следующий день, на рассвете, Вагнер и Минна также отправились в путь. На вокзале они расстались. Минна поехала на курорт лечить больное, в прямом и переносном смысле, сердце. Вагнер решил пока ненадолго остановиться в Женеве, чтобы собраться с силами и наметить планы на будущее. Обоим супругам в который раз казалось, что дальнейшая семейная жизнь для них невозможна. Вагнер вспоминал: «Прощаясь с Минной, я не пролил ни одной слезы, что почти испугало меня самого. Напротив, когда тронулся паровоз, я испытал чувство облегчения, которое не мог от себя скрыть и которое всё возрастало по мере удаления от Цюриха»…[331]
В своих мемуарах Вагнер уделяет Матильде Везендонк слишком мало внимания даже по сравнению с Джесси Лоссо. И это неудивительно, ведь «Мою жизнь» Вагнер диктовал Ко-зиме. А какой женщине, тем более жене, понравятся искренние признания в любви к другой женщине, пусть даже они уже давно в прошлом? А то, что о госпоже Лоссо Вагнер говорит достаточно свободно, лишь иногда слегка смягчая акценты, доказывает только одно: увлечение Джесси было действительно несерьезным и не оставило никакого следа в его душе. Совсем другое дело — Матильда Везендонк! Вагнер, безусловно, щадит чувства Козимы, и это делает ему честь.
Истинный характер его отношения к госпоже Везендонк раскрывается лишь в дневнике Вагнера, в котором ему не было нужды притворяться перед самим собой, а также в частично сохранившейся переписке с Матильдой и двух великих произведениях, поистине написанных «кровью сердца». Это музыкальная драма «Тристан и Изольда» и вокальный цикл «Пять песен на стихи М. Везендонк», который по праву может встать в один ряд с шумановским циклом «Любовь поэта». Письма же Вагнера Матильде по литературному стилю и накалу возвышенных чувств ничуть не уступают гётевским «Страданиям молодого Вертера» и являются таким же символом эпохи романтизма, как и произведение Гёте. Даже характеры действующих лиц обеих драм вполне сопоставимы: порывистый Вагнер соответствует экзальтированному Вертеру, честная и возвышенная Матильда — верной долгу Шарлотте, а приземленный и холодноватый Отто — рассудочному и
Позволим себе для большей убедительности процитировать с небольшими купюрами письмо Вагнера Матильде Везендонк от 6 июля 1858 года, лучше всяких сторонних объяснений показывающее, во-первых, каков был истинный характер их отношений, а во-вторых, насколько эти люди были созданы друг для друга. Может быть, как раз поэтому им и не суждено было быть вместе?..
«…Та огромная борьба, через которую мы прошли, чем иным могла она закончиться, как не победой над всеми желаниями, над всеми стремлениями?
В самые интимные моменты нашего сближения разве мы не знали, что это именно и есть наша цель?
Без сомнения! Только потому, что так невероятно трудно ее осуществить, потребовалась жестокая борьба. Но разве мы не дошли уже до последнего предела в этом отношении? Какая еще другая борьба ожидает нас впереди? Сердцем чувствую, что конец уже наступил!