Вагнер

Но этот новый художественный замысел должен был по-настоящему вызреть, выкристаллизоваться, выстрадаться, прежде чем обрести ту законченную совершенную форму, которую мы знаем сегодня. Вагнер надолго бросал свое главное детище, как он сам называл тетралогию, а затем снова и снова возвращался к нему. Все аспекты вагнеровской оперной реформы нашли в «Кольце» воплощение. Как нигде в других произведениях композитора, в «Кольце» детально разработан план лейтмотивов (в тетралогии их около ста); на основе скандинавского и германского эпосов создана цельная философско-символическая система, отражающая общую картину мироздания; наконец, максимально достигнут синтез музыки, поэзии, пластики и изобразительного искусства. «Кольцо» — это апофеоз всего того, что хотел донести до своих слушателей Вагнер; это зеркало его души, его искусства.

С одной стороны, тетралогия глубоко трагична. «Мы должны научиться умирать, — писал Вагнер своему другу Рёкелю, — умирать совершенно, в полном смысле этого слова». Лиштан-берже отметил, что «Вотан поднимается на трагическую высоту отречения до желания своего уничтожения. И вот — все, чему должна научить нас история человечества;

желать неизбежного и добровольно выполнить его»^[512]. От такой шопенгауэровской окраски конечно же свободны первоисточники, на которые опирался Вагнер, в первую очередь «Старшая Эдда» и «Песнь о нибелунгах»[513]

.

Интересно отметить, что «Старшая Эдда» во многом пересекается с «Песнью о нибелунгах», но, вопреки распространенному мнению, в этих эпических произведениях различны трактовки одних и тех же сюжетов и персонажей. Медиевист А. Я. Гуревич отмечает: «На исландской и на немецкой почве сложились произведения, глубоко несходные между собой как в художественном отношении, так и в оценке и понимании действительности, которую они изображали»^[514]. Несколько различаются, согласно языковой традиции, и имена героев, владевших воображением и скандинавов, и германцев. Так, исландский Сигурд в «Песни о нибелунгах» «становится» Зигфридом, Гудрун — Кримхильдой, Брюнхильд — Брюнгильдой (Брунгильдой), Гуннар — Гунтером, Атли — Этцелем, Хёгни — Хагеном, а Фафнир — Фафнером.

Когда-то Вагнер поставил себе цель: возвести национальное в ранг общечеловеческого и создать универсальное произведение искусства, достойное величайших эпических памятников древности. «Кольцо» и есть такой вневременной наднациональный памятник. И очень жаль, что его эпичность, многогранность, «громоздкость» да и, что греха таить, трудность для восприятия не всегда позволяют интерпретаторам донести до зрителя все грани

глубоко гуманистической философии, заложенной в нем Вагнером. Искать в «Кольце» исключительно отголоски идей Шопенгауэра так же неверно, как и считать, что Вагнер дал лишь простую иллюстрацию к древнему сказанию. Композитор сумел перешагнуть не только прошлое, но и настоящее — он дал универсальный рецепт спасения человечества в будущем. И ныне уже можно предъявлять претензии к самому человечеству, которое оказалось неспособно воспринять уроки Вагнера.

Кольцо не только приносит власть над миром — оно таит в себе гибель для каждого, кто им владеет. Б. Левик считает осуждение жажды мировой власти

идейной основой основ вагнеровской тетралогии: «Сам того не помышляя, композитор в известном смысле оказался пророком будущего своей страны и разоблачил его с такой силой, с какой в опере никто этого не делал ни до, ни после него. Конечно, сказанное не следует понимать буквально, прямолинейно. У Вагнера нет никакой исторической концепции (и нелепо было бы искать ее), у него над всем миром властвует мистическая, фатальная сила рока (поэтому такое огромное значение приобретают лейтмотивы судьбы и проклятия кольца). Параллель с известными событиями в Германии XX века имеет не конкретно-исторический, а скорее ассоциативно-символический смысл»^[515].

При всей своей трагичности тетралогия Вагнера, как мы уже отмечали, имеет глубочайший гуманистический смысл.