Вагончик мой дальний

Там болото, зверье… Да бандюгов много. Вы к железке ступайте, узкоколейка у нас для лагерных… Топайте по ней, пока до Юргомыша не дойдете. Наш районный центр. В него не заходите, там вас стеречь будут. Милиция, комиссары с поезда… Людоеды ваши… Эти не помилуют, застрелят. У них такое право есть: беглецов стрелять. Чтобы, значит, следов не оставалось.

Он помолчал, разглядывая Зою. Мы все на нее сейчас смотрели.

Беглец-то она, о ней и речь. Мелькнула шальная мысль: обстричь бы ее под мальчика, обрядить, сажей зачумазить… Да уж больно глазаста да фигуриста… Не проскочит.

– Вам надо в лесу, за Юргомышем, на товарняк попасть, они там скорость набирают. Охрана не увидит, если в темноте. Да она пьяная, трезвых я не видел. А как отъедете и станут документ требовать, говорите: беженцы, отстали, в Курган едете… Имена перемените… А дальше, – Глотыч махнул рукой, – хошь на восток, хошь на запад…

Россия большая, на какой-нибудь край да вынесет!

– А ты, Шабан, не побежишь разве? – спросил Костик. Среди общей паники мы о нем не вспомнили. Наш дружок сидел у нас за спиной да помалкивал. Будто все, что тут говорилось, лично его не касается.

– Не знаю, – отвечал он, не глядя на нас.

– Как не знаешь? – удивился я. – Ты же первым… Ты же хотел драпать?

– Не знаю, – повторил он и посмотрел на Глотыча.

Тот раньше нас сообразил. Кивнул одобрительно.

– Чего ж не понимать? Остается ваш Шабан.

– Совсем? – поразился я.

– Как захочет. Может и насовсем, – изрек многозначительно Глотыч. -

Я его так запрячу, что ни один комиссар не разыщет… Скажу вот, с вами, мол, убег… Ищи ветра в поле!

Глотыч свернул свою знаменитую “козью ножку”. Засмолил, глубоко затянулся, будто заново оглядел весь двор.

– Мне что надо-то? – сквозь дым сказал. – Чтобы мое рукомесло не потерялось, иначе мужик в России вымрет. Комиссары сеять не умеют, пахать тоже… От них сплошь вырождение работника идет. Вот ваш Шабан и потянет ниточку дальше… На Катьке поженю, детишки пойдут…

Хозяйствовать на этом, значит, дворе станут.

– Ну вот еще! – сказала, засмущавшись, Катя и почему-то посмотрела на меня.

– Ну как захотите. А то бы я детишек понянчил.

Глотыч дошел до ворот, крепких, тесовых, выглянул наружу, в обе стороны головой покрутил. Не оборачиваясь, махнул рукой:

– Бегите за угол и на огороды… И – с Богом!

Шабан, а за ним Костик попрощались со мной за руку, как взрослые.

Шабан прятал глаза и в лицо не смотрел, хотя никакой обиды у меня не было.

Я так и сказал: мол, ты, Шабан, для себя решил, устроил свою жизнь.

И чего тебе бегать, если Глотыч на полное обеспечение берет? Тут ты будешь не на дядю из штабного вагона, а на себя пахать!

– Не обижайтесь, – сказал Шабан. – Я, правда, хочу попробовать.

А Глотыч – мужик что надо! Он вытащит меня из вагончика.

Костика я похвалил, что он Зою привел. Просил передать теть-Дуне прощальный привет, ну и остальным тоже. А штабным передавать ничего не надо, я их все равно гранатой взорву.

– Если бы достать! Гранату! – мечтательно протянул Костик.

– Ты в это дело не лезь, – посоветовал я. – Ты лучше на артиста учись. Не все умеют соловьем петь, понял?

Костик не ответил.

– Если Ван-Ваныча увидишь, передай, что у нас аллес зер гут. Понял?

– Понял, – сказал Костик. – Он у них под стражей сидит.

Как мы ни отговаривали, обе Кати довели нас до опушки леса. В белых платочках, похожие на сестер, сдержанно молчаливые, прям как на фронт провожали.

Старшая посмотрела Зое в глаза, погладила, как маленькую, по голове.

– Берегите, – сказала, – друг друга.

И перекрестила.

И уже когда мы двинулись на разгорающийся впереди восход, нас догнала бегом маленькая Катя. Окликнула меня, приблизилась, заглядывая снизу в лицо.

– Вот, забыла. – Сняла с себя крестик на шнурочке и надела мне на шею. Чмокнула в щеку и побежала прочь.

Мы уже прилично отшагали, когда вдали засвистал соловей:

“Тью-тью-тью”. Я и сегодня этот прощальный свист среди многих других узнал бы. Мы даже остановились, чтобы последний раз услышать прощальную песню Костика.

* *

* Часть вторая. ДИКАЯ РОЗА В ПОЛЕ *

* *

Мальчик розу увидал,

Розу в чистом поле,

К ней он близко подбежал,

Аромат ее впивал,

Любовался вволю.

Гете

18

На зимник мы наткнулись случайно. На пути к Юргомышу, на узкоколейке – это случилось к полудню, – заслышали мы перестук колес, издали по рельсам, быстро свернули в кусты и притаились.

Увидели дрезину с кабинкой желтого цвета и платформу, везущую шпалы.

Дрезина встала ровно напротив нас, высадила трех рабочих, которые, громко покрикивая, матюгаясь, стали сбрасывать шпалы на насыпь.

Нетрудно было сообразить, что они останутся тут работать. Прячась за кустами, мы углубились в лес и километрах в двух-трех от линии, за крошечным болотцем, обнаружили зимник.