Вагончик мой дальний

Уже через час зазвенело железо о каменистую почву. Но, что они там делали, мы видеть не могли. Всю ночь не спали, вслушиваясь в этот звон, стук, голоса и крики за стеной. Под утро стихло. А где-то поближе к полудню Петька-недоносок с грохотом отодвинул дверь.

Глумливо ощеривая в проеме рыжие глаза, выкрикнул:

— Ну что, темнота, на ви-и-ход! — И еще более визгливо, до того ему было весело, добавил: — На волю-ю! У-лю-лю-лю!

Мы придвинулись вплотную к дверям. Увидели поле буровато-зеленое, его кусок за грязной насыпью, круг столбов с колючей проволокой. Это нам заместо флажков.

Повылезли. Хоть не сразу. Не то чтобы боялись. Срабатывала привычка притормаживать в неизвестной обстановке.

Потоптались у насыпи, привыкая к собственным ногам, пробуя на крепость чужую землю. Девочки собрались в одной стороне от вагончика, мальчики — в другой. Не спеша обследовали поляну. Тот же вагончик, но уже загончик. Зато… Зато сверху настоящее небо. И даже теплое пятнышко солнца через дымку облаков. Кто-то из ребят обнаружил в траве консервную банку, пнул ногой, и другой пнул, погнали через лужок со звоном, пасуя друг другу.

Не сразу заметили, что из-за ближайших домов за нами зорко наблюдают. Так охотники, наверное, высматривают дичь, разве что не целятся из двустволок. А может, и целятся, кто их, местных, знает. Тайга — закон, медведь — хозяин. Может, уже для нас жиганы приготовлены, с которыми на медведя ходят.

Но мы про себя сразу решили: пусть себе целятся, а нам плевать на них с высокой колокольни. Им, поди, и страшно, что обгородили, обнесли колючкой. А нам не страшно. Мы за долгую дорогу не такое видали.

Петька-придурок вертелся возле девочек, будто для порядка, а сам зыркал в оба глаза, выжидал, когда они одежду для просушки станут снимать, да на травке растелятся. Тогда на свету можно всех поподробнее рассмотреть.

Теть-Дуня и тут на страже: натаскала из вагона соломы, расположилась между вагоном и лужайкой так, чтобы к девкам в их закуток через нее шагать. Стражнику в спину фигу показала: вот тебе кукиш вместо конфекты… Бельма выпучил, думал, щас кино будет! Дали дураку ружье, ну так и охраняй, чтоб чужие не лезли.

И про поселковых так выразилась: антересно им, зверинец себе устроили.

Ворчит теть-Дуня, а сама с непривычки поеживается, тоже отвыкла от воли. Поселковые тихо, тихо, будто к клетке с тиграми, к проволоке приближаются. Сперва самые малые, эти ничего не боятся, хихикают, пальцем на нас указывают. За ними бабы придвинулись, лузгают семечки, смотрят. А за их спинами несколько мужиков молодых, самокрутками дымят, собственную ночную работу, небось, оценивают.

Или их поставили для остережения, если, к примеру, захотим через проволоку полезть?

Один, так прям как наш Петька, рожа плоская, глаз кривой, видать, подбитый, частушку в нашу сторону запустил:

Стукнем х… по забору,Чтобы не было щелей,Спите матери спокойно,Е… ваших дочерей!

Заржали. Но лишь мужчины. Женщины продолжали молча смотреть.

Оценивали, похожи мы на бандюгов, как им тут расписывали, или не очень. Девочек особенно пристально разглядывали. Потом ушли, а вернулись с вареной картошкой в руках. Приблизились к колючке, нисколько не оберегаясь, бросили картофель девочкам. Но все без слов, молча. Одна, молоденькая, в белом платочке, руку под проволоку протянула с хлебом. Но тут уж наш придурок был начеку. Винтовку вскинул, даже затвором лязгнул: «Не с-сметь! — закричал. — Никаких контактов!».

Испуганные жалельщики так и отскочили от изгороди. Мы-то знали, не стрельнет в них охранник, а они не знали. Уж больно грозно придурок винтовку наставлял.

Одна теть-Дуня не испугалась, подошла к проволоке, чтобы с бабами по-свойски потолковать, а к Петьке спиной повернулась.

Он и ей на людях решил власть показать. Рявкнул еще громче:

— Ни с места! Кому говорят! Стрелять буду!

А теть-Дуня на это сухую задницу выставила, рукой показала:

— Поцелуй пробой и ходи домой!

Да еще негромко прибавила, уже для баб, что такие вот придурки за нас пропитание имеют, а ей-то остальных накормить надо!

Из-за проволоки тут же в адрес стражника выдали:

Не кричи, не кричи, не кричи, не гавкай,Если рот у тя большой, заколи булавкой!

А теть-Дуня через проволоку уже контакт налаживает.

— Бабоньки! — кричит. — Вы ево не боись… Он дурной, но не страшной! А если что на прокорм дадите, я по всем ровно разделю!

И тут ей понесли.

Кто сам, а кто через малышню: картошку, свеклу, несколько сухарей… Даже яйца, вкрутую сваренные. Опять же махорку, крупно рубленную, завернули в лопушок, как особую ценность, передали бережно из рук в руки.

Петька-придурок понял, что без него вполне обходятся и махра мимо рыла уплыла, придвинулся поближе, прикидывает, что можно от такого нарушения для себя поиметь. А мы, пацанье, сообразили: встали у теть-Дуни за спиной и заслонили ее. Если захочет что отнять, ту же махру, так по рукам пустим, пусть уследит… Получит куку с макой!