Ваксберг А.И. Моя жизнь в жизни. В двух томах. Том 2

Вот уже десять лет моей жизни теснейшим образом связаны с русским центром Международного ПЕН-клуба — единственной в мире всеобщей писательской ассоциации, нечто вроде всемирного союза писателей. Участвуя в его создании еще с нулевой отметки, я и не предполагал, во что это выльется и насколько меня поглотит.

О ПЕНе (английская аббревиатура: поэты, эссеисты, новеллисты, то есть прозаики) я, конечно, был наслышан и раньше, знал в самых общих чертах, что наши власти боялись его и на дух не выносили. Об этом имелось множество упоминаний в разных литературных источниках — без какой-либо расшифровки, чем именно эта ассоциация так их пугала. Впрочем, наших вождей — и больших, и малых — пугали любые международные организации, если они не находились под их абсолютным контролем. Даже к худосочному Европейскому Сообществу писателей (КОМЕС), которое (не без нашей поддержки) создали в 1958 году итальянские коммунисты, — даже к нему, в общем-то подконтрольному, на Старой площади относились с опаской и недоверием, хотя его уставной целью было «способствовать развитию духа дружбы и сотрудничества между народами».

Эту лозунговую «цель» явно разработали на Старой площади, но присутствие там, пусть только левых, просоветски настроенных, но все же и западных писателей, формальная подчиненность не Москве, а Риму — все это уже вселял о сомнения в гарантированной лояльности. Тем не менее какое-то время позволяли сотрудничать с КОМЕСом и Твардовскому, и другим либералам. Стиснув зубы, кремлевские кураторы еще как-то снесли протест комесовских товарищей и лично их главы Вигорелли в связи с делом Синявского и Даниэля и даже угрозу исключить советских писателей из Сообщества за отказ осудить эту расправу. Но тут подоспела Чехословакия, Рим всерьез взбунтовался (пришла гневная телеграмма) и за строптивость сразу же пострадал. В Москве топнули ногой, и Европейское Сообщество тихо скончалось: советская казна просто перекрыла денежный шланг.

Ранней весной 1989 года тогдашний первый секретарь Союза писателей СССР Владимир Карпов призвал меня как председателя правовой комиссии Союза подготовить вступление группы литераторов в Международный ПЕН. Я не очень интересовался тем, кто и какие цели этим преследовал — каждый день тогда что-то создавалось, что-то отменялось, новые договоры о сотрудничестве с союзами писателей разных стран подписывались чуть ли не ежедневно, на этих церемониях я присутствовал и никакого значения им, разве что протокольного, не придавал. ПЕН так ПЕН — я считал, что это еще один канал для международных литературных связей, не более того. Много позже, когда был затеян фарсовый «процесс по делу КПСС» в Конституционном суде, я узнал из выступления обвинителя С. Шахрая, что политбюро под водительством Горбачева приняло секретное решение «одобрить создание советского ПЕН-клуба». Как будто это входило в их компетенцию! Ситуация не новая: они, как видно, задумывали что-то свое, а получилось совсем другое…

Список членов оргкомитета составлялся, естественно, не мною. Подготовив документы для отправки их в Лондон, где размещается секретариат Международного ПЕНа, я уехал в Америку — в поездку с лекциями по разным университетским городам, которую организовали службы культурных связей Госдепа. В Нью-Йорке меня настигла скандальная новость. Какая-то из крупнейших американских газет поведала о ней под таким заголовком: «Москва объявила себя членом ПЕН-клуба, куда ее никто не принимал». Объяснилось все очень просто: в информации, которая появилась после моего отъезда, члены оргкомитета были названы уже членами клуба, и это вызвало вполне естественный бурный протест. К тому же за пределами списка, составленного партноменклатурщиками, оказалось немало достойных людей, желавших стать членами ПЕНа и имевших на это гораздо большее право, чем иные из тех, кто попал в кабинетный список.

В нью-йоркской гостинице меня разыскал вице-президент Международного ПЕНа и президент Американского Майкл Скемелл, прозаик, критик и, что не менее важно, славист. На чистом русском он попросил меня по дороге в Москву завернуть в Маастрихт, где открывался пеновский международный конгресс и где должен был решаться вопрос о нашем приеме. По счастью, мне как раз предстояла пересадка в Брюсселе, причем в тот самый день, когда конгресс еще продолжал работу. Брюссель — Маастрихт: каких-нибудь сто километров!

Вопрос о нашем приеме отложил и до моего приезда. Но, совершив посадку в Брюсселе, я почувствовал, что ехать на конгресс не могу: подскочили сразу давление и температура — сказалась утомительнейшая поездка по Соединенным Штатам. Я мечтал только о том, чтобы добраться до дома. Самолет в Москву улетал через час…

Прекраснейшим образом все обошлось. Анатолий Рыбаков, Игорь Виноградов, Андрей Битов, Фазиль Искандер убедили конгресс в том, что писатели, составившие ядро будущего Русского центра, ничуть не похожи на Троянского коня.