Валдайские колокольцы

- Эх, Уваров, Уваров!

- Корову загубил? - спрашиваю я.

- Корова - коровой. Тут медведь виноват. А человек - это главное.

Он помолчал.

Я еще не мог понять Федотова.

- Судьба человека решается, - сказал Яков Павлович, - а Уваров о себе думает, о своем удобстве, о своих интересах. А, что говорить! Вон видишь, окно светится… - Он протянул руку к освещенному окну. - Живет там наша библиотекарша, Кира Матвеевна. Мужа на войне убили. Одна. Пошла она в детдом, к этому Андрею Ивановичу Уварову, попросить, не дадут ли ей там ребенка на воспитание. Все жизнь будет полнее. Пришла, а у них час отдыха - спят детишки. Повели Киру Матвеевну в спальни. Она поглядела - все во сне вроде бы одинаковые. Глаза закрыты, щеки красные. В общем, ни один из ребят ей не приглянулся, за сердце не задел. Собралась уходить, а Уваров ее чай пить пригласил. И тут же за столом девчушка лет семи чашки полощет, хозяйничает, одним словом. Когда ходит, над столом только темный чуб торчит, бантиком завязанный… Ну, пошли, дорогой я тебе все расскажу… Я ее видел, Галочку эту. Ну Галка и есть. Глазки черные, и, видно, добрая девчушка, ласковая. Когда чай попили и Галя эта пошла к своим книжкам-картинкам, Кира Матвеевна и говорит: «Вот эта девчушка мне по душе пришлась». А Уваров сразу как отрезал: «Нет, у нее отец есть. Нельзя». Библиотекарша наша, уходя, присела рядом с Галей, несколько минут книжку с ней почитала, о картинках поговорила. Потом девчушка эта ее до двери проводила. И все. А вот запала она в сердце Кире Матвеевне. Днем и ночью Галочку эту вспоминает, скучает, как по дочке все равно. И узнала, что неверно сказал ей Уваров. Нет у девчушки ни отца, ни матери. Было одно предположение о ее родителях, посылали запрос - не оправдалось. Кира Матвеевна снова к Уварову. А он новый довод выставил: «Возьму девочку к себе. Я тоже имею право, как каждый гражданин, взять на воспитание. Что с того, что я директор».

Тут и возразить нельзя. Вот и пришла ко мне вчера Кира Матвеевна. Плакать не плакала, а чувствую я - вся она исстрадалась. Человек она золотой - спокойная, работящая, людей любит, и все вокруг ей тем же платят. Пришла, рассказала, как было дело. И ни о чем не просит.

Вечером, после работы, пошел я в детдом. Сели мы с Андреем Ивановичем пить чай. «А где, спрашиваю, Галя? Слышал я про нее». Он говорит: «Она сегодня в группе. С девочками. У меня сейчас годовой отчет, так мне не то что Галей - собой заняться времени нет, третий день не брился». Выпили мы с Уваровым по три чашки, поговорили о том о сем, и я понимать стал. Может, он и привык к Гале, но привычка - это еще не любовь. В общем, к Гале у него не то чувство, что у Киры Матвеевны. Совсем не то. Вот об этом я ему сегодня и высказал. Андрею Ивановичу расставаться с Галей не хочется. А Кире Матвеевне без девчушки этой жизни теперь нет. Когда уходил я из детского дома, пошел к девочкам, познакомился с Галей и спросил: «Ты Киру Матвеевну помнишь?» А та руку мою схватила, прижалась к ней, молчит. Я только чувствую, какая у нее щека жаркая. «Что, Галочка?» - «Скажите тете Кире, что я ее так помню, так помню, что каждый день в окно гляжу - не идет ли. А она все не идет». Вот дело-то какое…

Мы подошли к дому Федотова.

8

Дом Федотова в Валдае в три окна. Холодные сени, прихожая, она же кухня с большой русской печкой. А по другую сторону этой печи, стоящей как бы в центре всего дома, - две комнаты. Нам со Славкой постелили во второй комнате, а Яков Павлович с Юркой расположились в первой, проходной. Я, правда, пробовал спорить, говорил, что мы не хотим их стеснять и останемся в первой комнате, где есть широкий диван и диванчик, но с Яковом Павловичем, когда он что-либо решил, спорить бесполезно. Это я знал еще по давнишнему нашему знакомству. И мы улеглись во второй комнате.

Проснулись мы со Славиком в одно время. В доме тишина - только Юрик чай прихлебывает и слышно, мурлычет не то кот, не то самовар. Вышли - видим: стол накрыт, из самовара бьет пар и самовар этот по-кошачьи «мурры» распевает. А Юрик за столом один.

- Доброе утро, - говорит Юрик. - Как спали?

- Спасибо, хорошо. А ты что ж один? - спрашиваю.

- Бабушка еще с вечера в колхоз за картошкой поехала. К обеду вернется. А папа с утра дрова наколол, печку истопил и до работы в детский дом пошел. А я вот завтракаю. Садитесь. Славка, ты как пьешь - с молоком или так просто?…

Мы завтракали втроем. Окна мороз разукрасил пальмами и папоротниками, а солнце вставило в эти причудливые очертания драгоценные камни.

Было тепло и уютно…

Юрик убирал со стола и то и дело уходил в сени.

Зазвонил телефон, и Юрик ответил:

- Папа ушел на работу. Скоро там будет.

Потом Юра опять пошел в сени, и мы слышали, как он мыл посуду.

Слава спросил меня:

- А Яков Павлович - он кто, начальник?

- Нет, - сказал я.

Славка посмотрел на занавеску, за которой скрылся в сенях Юрик, и вздохнул.

- Я тоже так думал, что не начальник.

- Почему ты так думал?

- Начальник сам дрова для печки не колет.

- Ну, это смотря какой. Колоть дрова - это та же утренняя зарядка.