Валенсия и Валентайн

– Вы же не знали, что она задумала.

– Но я могла бы остановить ее.

– Но… об этом просто не нужно думать.

Миссис Валентайн морщится.

– Нужно об этом думать или нет, я все время думаю.

Обе женщины на мгновение замолкают. Анна ерзает на стуле.

– Итак, вы вышли замуж, – наконец говорит она, надеясь, что о девушке на мосту можно позабыть, по крайней мере сейчас. – И что потом?

Миссис Валентайн грустно улыбается, и Анне кажется, что она видит, как ее мысли переключаются с одной темы на другую, словно каналы у телевизора.

– Мы были женаты около шести месяцев, когда я нашла в холодильнике слово, нацарапанное карандашом на листке, сложенном пополам и аккуратно положенном поверх пакета с молоком. Я прочитала это вслух, пока мистер Валентайн делал вид, что разглядывает хлопья на своей ложке.

– Каппадокия?

Он поднял глаза с безразличным выражением на лице, как будто понятия не имел, о чем я говорю.

– Прошу прощения? – Он любил пошутить.

– Что это? Что такое… где оно находится – Каппадокия? Я полагаю, это какое-то место?

Он пожал плечами:

– Просто забавное словечко. – Он отправил в рот ложку хлопьев и промычал: – Каппадокия.

Несколько дней спустя я нашла бумажку, засунутую в мою косметичку. «Арасияма» было написано аккуратными заглавными буквами рукой мистера Валентайна. «Тролльтунгу» я обнаружила под подушкой, а «Принсипи» в ду`ше. Однажды вечером, когда мы сидели на балконе, я увидела на стене за моей головой «Остров Фого».

– В любом случае, что все это значит? – спросила я.

Он пожал плечами.

– Эй! – прошипела я и бросила в него остров Фого, и он упал на пол между нами.

– Просто хорошие слова. Названия, которые забавно произносить. И… – Он сделал большой глоток кофе и пристально посмотрел на Фризен-стрит. – Хорошо. Я всегда думал, что было бы забавно спланировать поездку, полностью основываясь на названиях мест, а не на репутации, путеводителях или популярности. Просто… как Тролльтунга. – Он произнес это так, как будто это слово само по себе было объяснением, но потом понял, что оно нуждается в большем объяснении. – Это означает «язык тролля» по-английски. Разве ты не хочешь съездить туда? И когда все остальные будут говорить о том, как они поехали во Флориду, чтобы неделю сидеть у воды, мы скажем: «Мы ездили в Тролльтунгу!» Просто так, возьмем и скажем. Тролльтунга! – Он выбросил кулаки в сторону и прокричал это слово так, что оно эхом отразилось от крыши нашего маленького балкона и заставило меня вздрогнуть. Я шикнула на него, но засмеялась.

– И что? Что делают в Тролльтунге?

– Кто знает? Это самая захватывающая часть. Мы составим список мест с хорошими названиями; мы поедем туда, а потом поедем дальше, и дальше, и дальше – пока не кончатся деньги.

– Какие деньги?

Он немного смутился.

– Я копил деньги на это. Довольно долго. У меня есть счет в банке для этой цели, для путешествий. Я получил наследство от своих бабушки и дедушки, когда был подростком, я работал, когда учился в средней школе, я вложил в это все свои деньги, что мне подарили на день рождения… и так далее.

Я подняла брови, и он виновато кивнул. Мы иногда разговаривали так, без слов.

Нельзя просто так заводить секретные банковские счета.

Знаю. Извини.

После минутного виноватого молчания он прочистил горло и глотнул еще кофе.

– Я хотел сделать это с тех пор, как мне было двенадцать. Вот как долго я копил деньги. Теперь, когда нас двое, путешествие, вероятно, будет короче, но и лучше, так что все уравновешивается.

Знакомое покачивание земли под ногами я ощутила еще до того, как смогла принять осознанное решение.

Глава 19

Август появился внезапно. Это было похоже на волшебный трюк. Абракадабра! Август! Годовщина рождения Валенсии и смерти Шарлин, разделенные двадцатью одним календарным квадратиком. И как, скажите на милость, праздновать одно событие в тени другого?

Шарлин было двадцать четыре. Мать Валенсии позвонила 3 августа, притворившись, что хочет поговорить о чем-то другом, а потом сделала паузу и выпалила новость, а Валенсия сказала: «О… Это ужасно». И это было все. Потому что Валенсия не знала, было ли ее матери известно, на ком лежит вина. И знал ли это кто-то вообще.

С годами август стал осязаемой вещью – не просто концепцией, не просто единицей времени. Он пришел ночью, 31 июля, и повис в воздухе, равномерно разделенный на дымчатые кристаллы, похожие на густой туман. Тяжелый, грязный, плотный. Она вдохнула его и поперхнулась. Попыталась помириться с ним, но не сумела.

1 августа Валенсия всегда просыпалась с ощущением, что все внутри ее жидкое, даже кости. Она чувствовала, что, если позволит себе заплакать, все ее тело изольется жидкостью и в конце концов на парковке возле колл-центра останется только кучка из кожи и одежды. Кто-нибудь наступит на нее, посмотрит под ноги и спросит: «Что это?» А кто-то другой оглянется и ответит: «О, это была Валенсия. Она очень расстроилась и всю себя выплакала».

В этом году все было масштабнее и хуже. До 3 августа оставалось два дня.