Валентин Распутин

Что касается набора будущего года[38], то в Иркутске мы взяли на учёт всех возможных кандидатов в студенты, поговорили с каждым. Наши „семинаристы“ рассказали им, как сдавали приёмные экзамены, как проходила установочная сессия».

Сергей Николаевич ответил:

«Меня очень порадовало, что Валентин Григорьевич так деятельно помогает нашему общему проекту. Я думаю, это пойдёт на пользу и ему, и уж точно пойдёт на пользу студентам и литературе.

Летом я писал Валентину Григорьевичу, но, судя по всему, письмо не дошло до него. Там было два мотива: первый — не может ли он приехать в качестве гостя или профессора Литинститута на фестиваль „Литература и кино“ в Гатчину, под Ленинград? Он меня знает, во всех случаях я не предложил бы ему то, что было бы плохо, трудно и неподходяще. Если можно, переговорите с ним об этом.

Если в феврале Валентин Григорьевич сможет встретиться со своими ребятами в Москве — это хорошо. В этом случае мы позовём на встречу и мой семинар, да и весь институт. В моём семинаре он уже был и на всех произвёл огромное впечатление».

В итоге в двух семинарах через пять лет учёбы дипломы об окончании института получили шестнадцать сибиряков — семь прозаиков и девять поэтов. Уже через три-четыре года некоторые из них стали членами творческого союза.

«Когда вы были молодыми…»

Думается, тут к месту будут ответы прозаика на вопросы, касающиеся самого главного: смысла творческой жизни, исполнения юношеской мечты, радостей или огорчений от созданного. Множество их, таких вопросов, слышал за свою жизнь Валентин Григорьевич — на встречах, литературных семинарах, в редакциях газет, журналов, теле-и радиоканалов. Всех бесед на эту тему, конечно, не приведёшь. Но одну запись можно воспроизвести. Это ответы писателя на анкету молодёжного журнала «Русская сила», недолго издававшегося в Иркутске (2001, № 3):

«— Кем Вы мечтали стать в молодости? Ваша юность ожидала того, чего Вы добились в жизни?

— Я рос в глухой деревне, где самым уважаемым человеком был учитель. Не председатель колхоза, не председатель сельсовета, а воспитатель ребятишек. Им и хотелось стать. И, поступив в университет, я выбрал факультет, где готовились по большей части учителя. Проходил практику в школе, летом работал в пионерском лагере. Получалось. На групповой фотографии, кажется, после третьего курса одна из сокурсниц написала мне: „Ты будешь самым лучшим учителем“.

Но с годами сложились другие перспективы. Попробовал стать журналистом — получилось; попробовал стать писателем — тоже вроде получилось. Так и ушёл от первоначальной мечты.

Юность, конечно, не ожидала того, что из меня получилось. Но это не значит, что получилось лучше, больше и полезней. Ярче — пожалуй, да. Но это не самая приятная жизнь, когда человек на виду. На виду он вынужден делать много лишнего, ненужного.

— Изменилось ли с молодых лет Ваше понимание смысла жизни? В чём он, по-Вашему?

— Пожалуй, не изменилось, поскольку в юности его и не было, просто жил и всё, как живётся, руководимый нравственными правилами, которые приобретены были с детства. Но позднее оно, это понимание, чётче оформилось, стало заглавным правилом.

Я представляю смысл жизни так: при наиболее полном и счастливом раскрытии себя найти то место, тот окоп на передовой, где сопротивление злу будет успешнее всего.

— Если б снова начать, пошли бы Вы по жизни тем же путём? От чего Вы бы обязательно отказались?

— Если б снова начать… но повторять жизнь всё равно было бы неинтересно. Я бы поискал чего-нибудь новенького. Например, должность лесничего. Но чудится мне, что не я делал свою жизнь, с этакой напористой отвагой беря рубеж за рубежом, для этого у меня мало тщеславия и нет железной воли, а был я ведом, да так осторожно, что могло показаться, будто это я выбираю дороги.

Можно, конечно, назвать, от чего бы я отказался („если б снова начать“), исходя из теперешней своей профессии, а если исходить из новой в предлагаемой вами новой жизни, то там сначала надо шишки набить».

Глава двадцать первая

НАЙДУТСЯ МИНИНЫ И ПОЖАРСКИЕ!

По содеянному воздастся

Большого творческого и душевного, нравственного напряжения потребовала от Валентина Распутина повесть «Дочь Ивана, мать Ивана», вышедшая в 2004 году в издательстве «Молодая гвардия». В её основу легла история, нашумевшая в Иркутске: рыночный торговец, выходец с Кавказа, изнасиловал русскую девушку. Её мать, увидевшая в здании прокуратуры, как земляки мерзавца пытаются подкупить следователя, поняла, что правды не найти, и решилась на самосуд: застрелила насильника из обреза. Писатель встречался с женщиной, взятой под стражу, а затем и осуждённой. Трагическая история увиделась ему как неизбежное порождение новой власти — рассадника беззакония, коррупции, разврата. Но рассказать об этом и психологически, и художественно убедительно — значило вынести самому огромную нравственную тяжесть.