ВАЛИС. Трилогия

— Приятно провести вам время, — ответила я.

Впервые увидев Эдгара Бэрфута, хочется сказать: да он ремонтирует коробки передач! Ростом он около пяти–шести футов, и из–за его большого веса создается впечатление, что питается он исключительно калорийной пищей фаст–фудов — в общем, гамбургерами. Он лыс. Для данной области мира и данного периода развития человеческой цивилизации он одевается совершенно неправильно: носит длинное шерстяное пальто, самые обыкновенные коричневые брюки и синюю хлопковую рубашку… Но вот туфли его как будто дорогие. Не знаю, можно ли назвать эту штуку на его шее галстуком. Возможно, его пытались повесить, а он оказался слишком тяжелым, веревка оборвалась, и он пошел дальше по своим делам. Образование и выживание идут рука об руку, сказала я себе, усаживаясь на дешевый складной стул. Там и сям уже сидело несколько человек, в основном молодых. Мой муж мертв, как и его отец. Любовница его отца проглотила флакон барбитуратов и теперь в могиле, в вечном сне, каковой и был целью этого поступка. Слон[27] вышел из шахматной игры, а с ним и норвежка–блондинка, которую, если верить Джеффу, тот содержал за счет Епископского дискреционного фонда — шахматы и надувательство. Времена сейчас странные, но те были куда страннее.

Эдгар Бэрфут стоя перед нами, жестом попросил подсесть поближе. Я подумала, что случится, если я закурю сигарету. Однажды я закурила в индуистском монастыре после лекции по Ведам. На меня обрушилось всеобщее презрение плюс резкий тычок в бок. Я оскорбила величественное. Странно, что величественное умирает точно так же, как и обычное. В епископе Тимоти Арчере была уйма величественности — по весу и величине, — и это не принесло ему пользы. Как и остальные, он лежит в земле. К черту все эти духовные штуки. К черту устремления. Он искал Иисуса. Даже больше, он искал то, что предшествовало Иисусу, — настоящую правду. Довольствуйся он подделкой, то до сих пор был бы жив. Есть над чем подумать. Люди помельче, принимая фальшь, остаются жить, чтобы нести ее, они не гибнут в пустыне Мертвого моря. Самый выдающийся епископ современной эпохи погиб, потому что сомневался в Иисусе. Урок для других. Так что, вероятно, у меня есть образование, и я знаю то, в чем можно не сомневаться. Также я знаю, что с собой нужно брать больше двух бутылок кока–колы, если едешь в пустыню за десять тысяч миль от дома. Пользуюсь картой с заправочной станции, словно я все еще в центре Сан–Франциско. По ней можно определить местоположение Портсмут–Сквер, но отнюдь не местоположение подлинного источника христианства, скрытого от мира двадцатью двумя столетиями.

Вернусь домой и скурю косячок, сказала я себе. Это пустая трата времени. С момента, когда умер Джон Леннон, все стало пустой тратой времени, в том числе и оплакивание этого. Я отказалась от траура в Великий пост… то есть я перестала горевать.

Воздев к нам руки, Бэрфут начал говорить. Я обращала мало внимания на то, что он говорил, да и быстро об этом забыла — как говорится в одном знаменитом выражении.[28] Я была полнейшей дурой, заплатив сто баксов, чтобы выслушивать это. Человек перед нами был весьма толковым, поскольку сам не отдавал денег — их отдали мы. Вот так и вычисляется мудрость — через тех, кто платит. Это я усвоила. Мне следовало бы научить этому суфиев, а также христиан, особенно епископов епископальной церкви с их фондами. Выложи мне сотню баксов, Тим. Представьте, что епископа называют Тимом. Или Папу Джорджем или Биллом, как ящерицу в Алисе. Насколько я помню, Билл спускался по дымоходу. Малопонятная связь. Как и то, о чем говорит Бэрфут, на это не обращают внимания, и никто этого не помнит.

— Смерть в жизни, — говорил Бэрфут, — а жизнь в смерти. Две модальности, как инь и ян, одного простирающегося континуума. Двуликий «холон»,[29]

как это называл Артур Кестлер. Вы должны постичь двуликого Януса. Одно переходит в другое, как веселый танец. Это бог Кришна танцует в нас и через нас, все мы — Кришна, который, если вы помните, явился в форме времени. Это его настоящий и универсальный образ. Окончательная форма, разрушитель человечества… всего, что существует. — Он блаженно улыбнулся нам.

Подобную чушь, подумала я, стерпят только в районе Залива. К нам обращается двухлетний ребенок. Боже, как все это глупо! Я почувствовала свое давнишнее отвращение, гневное, которое мы культивировали в Беркли, что так нравилось Джеффу. Для него было сущим удовольствием извлекать гнев из любого пустяка. Мое удовольствие — сносить чушь. Платя за это деньги.