Читаем Валька Родынцева полностью

Недостроенный дом стоял над обрывом, на дне которого лежали и дрожали рельсы для поездов, отбивающих колёсами: «Чип-та, чип-та, чип-та…» Прямой путь к дому – мостом, но трудный это путь: на мосту всегда ветер, а руки заняты. В одной руке – сумочка, другая придерживает шляпу. По определению Капустовой эта зелёная шляпа имеет цвет первой робкой зелени. По мнению мачехи, этот цвет не подходит к синей миниюбочке и красной курточке.

Трудность пути по мосту ещё и вот в чём: вместо школьных каблуков на туфли приколочены опасно-высокие модные шпильки. Одним каблуком угодила в щель между досок. Но не упала вниз на железнодорожные пути, как покинутая королём её сердца Анна (нырк – под металл колёс и – чип-та, чип-та, – замелькал вагонами состав…) «Знаю, ждёшь ты, королева, молодого короля!» Каблук из щели вырвала и продолжила путь.

Вот и лестница вниз. По ступенькам прыг-прыг, чуть не в широкую с озёрной волной лужу. За лужей – стройплощадка, «объект» (называют работяги). Недостроенный дом строят, его лепят: уже загородили кирпичом четыре этажа воздуха. На пятом этаже пока только невысокий барьерчик будущих стен. Он поднимается от бетонных голых плит (доски для настилки пола во дворе). Растёт «дом будущего» (так говорит радио).

Хрустя под ногами засохшей цементной крошкой, побежала вверх «лестничными маршами» (так названы лестницы из бетона в накладной). Эти «марши» без перил. Упасть можно запросто. Вчера чуть не упала, но Игнат поймал. Сегодня она просто взлетела на панель перекрытий, придерживая шляпу, чтоб ветер не унёс с головы. Волосы «пaгубно», как сказала мама, вытравлены перекисью водорода, зато блондинка. Плач, готовый к прорыву, сдерживает присутствие на лице макияжа. «Чё намазюкалась?», – говорят дядьки-каменщики (все, кроме Игната).

«… и как пьяный сторож,

выйдя на дорогу,

утонул в суг-ро-обе,

приморозил ногу…»

– Поёт Игнат.

На «здрасьте» он обернулся. Работает Игнат на фасаде лицом к городу у «своей» кирпичной стены, которая ему пока только по колено, и, конечно, заметил Вальку, бежавшую к дому по мосту.

– Что, сестрёнка, не сдуло с моста, за шляпу крепко держалась?

Его шутки не обидные, но двое других загоготали. Одного зовут Петькой. Её он называет Валёхой, так в его деревне принято. Второго зовут Гринькой (тоже деревенский). Этот любит выкликать на всю стройплощадку: «Кладовщыца!» Ещё есть Рафаил. Он произносит ласково: «Девщёнка» (не дразнит, – татарин).

– Валентина, – обращается к ней официально бригадир Лукин, похожий тихой грустью на вылеченного от пьянства отца, – тебе велел Арсений Иванович с «шаландой» ехать на кирпичный завод. Путаница произошла в накладных: вместо «красного» кирпича в накладной написали «шамотный».

Арсений Иванович – прораб.

– Я и сама ему позвоню, – сказала голосом важной начальницы, схватила поля шляпы, затрепетавшей огромной бабочкой-капустницей.

Эти каменщики (про себя их называет кирпичниками) ей – не указ, пусть отцепятся со своими указаниями и замечаниями. Петька, который её называет «Валёхой», надоел глупыми вопросами: «Сколько кэгэ штукатурки на твоём личике? Моя бы так попробовала…» Моя – не дочка и не жена, какая-то евойная баба. У Гриньки две жены: бывшая, но не отстающая, и ещё одна, действующая на законных основаниях.

Родынцева постояла-поглядела, как Лукин треугольной с закруглёнными углами лопаточкой мастерка намазывает раствором верхний слой уложенных рядком кирпичей. Потом берёт с деревянного поддона чистенькие кирпичики, ставит один за другим на каменный бутерброд. Гладко срезает по бокам лишнюю «пастилу». Кирпичи привозят с кирпичного завода. На поддоне они сложены решёткой (внешне – кристаллическая, но хрупкая). А раствор привозят с цементного завода в виде порошка. Раствором он становится здесь. Ссыпают порошок в стоящий во дворе стройки металлический ларь, наливают воды и, как тесто, замешивают. Вода подаётся по шлангу, протянутому от детсада. Эту серую кашу поднимают в вёдрах на верёвках на перекрытия, где разливают по корытам. У каждого каменщика своё корыто под рукой. «Мы до сих лет в песочнице», – сказал об их дурацкой работе Игнат. Он ей предлагал научиться кладке этой, провёл «урок». Но Родынцева не собирается «играть в куличики». С такой работой не хватит купленного по случаю дорогого импортного лака для ногтей. Только попробовала, и уже кое-где облупился лак, и пальцы стали похожи на те, что видела в медицинской книге «Кожные болезни» на цветной фотографии поражённых дерматитом рук. Ужасные рукавицы её не заставишь надеть.

С трудом сдерживая плач, она спускается вниз шахтой сыроватого подъезда, пахнущего не полностью засохшим строительным раствором (запах недостроенного дома). На первом этаже пахнет свежей древесиной: лестничная площадка засыпана стружкой, оставшейся от подгонки единственной в доме двери, кое-как вошедшей в проём. За дверью квартира, в которой пока никто не живёт. Навесили замок, заперли. Ключ у Вали в сумочке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Классическая проза ХX века / Проза / Классическая проза