Валькирия рейха

Что еще она хотела сделать? Что еще она может сделать? Ах, да. Окинув, словно обняв взглядом, покрытые пеплом руины, она вспомнила, как Эрих сказал ей: «Я понимаю, тебе больно. Но не отчаивайся. Есть еще Эльза, есть я. Есть моя мама в Вюртемберге. Она встретит тебя, как родную. Она полюбит тебя, я уверен…» Вот что. Надо позвонить Магде, чтобы оформили документы на выезд госпожи Хартман. Как ей в голову не пришло позаботится о матери Эриха? Она заботилась только о себе! Даже о Лине она не забыла. А он ничего не сказал ей, не попросил за свою мать. Он вообще ничего не говорил о ней вплоть до сегодняшнего дня, словно ее и вовсе не существовало. Хотел все сделать сам. Но ей, Хелене Райч, это сделать легче. Пусть хоть его мать останется жива, раз так получилось, что она у них теперь одна на двоих. Интересно, какая его мама? Наверное, красивая, судя по сыну. Но если они останутся живы, если им суждено вернуться с войны, как они уживутся? Хелене практически не представляла себе этого. Сумеет ли она назвать чужую женщину мамой? Но до всего этого еще надо дожить, а для офицера разгромленной армии выбор невелик: либо смерть в бою, либо плен, либо пуля в лоб. Теперь Хелене, скорее всего, предпочла бы последнее. Вернувшись к Науйоксу, она снова позвонила от него Магде.

– Эльза приняла снотворное, она спит, – сообщила ей супруга Геббельса, – Хелене, – попросила она, – не возвращайся на фронт. Неужели Геринг не может оставить тебя при себе в Баварии?

– Я не могу остаться в Баварии, – ответила Хелене твердо, – мне необходимо лететь назад. У меня к тебе просьба, Магда…

Услышав о фрау Хартман, Магда удивилась, но обещала выполнить.

– К сожалению, я не знаю ее адреса, – заметила Хелене.

– Ничего, я узнаю, – обещала ей подруга, – возвращайся к нам. Мы будем ждать. Если дождемся, – даже бестрепетная суровая Магда не утерпела – слезы просквозили в ее голосе. Связь прервалась, где-то недалеко снова бомбили. Простившись с Науйоксом, Хелене поспешила на аэродром. Ремонтники совершили чудо, оба самолета были пригодны к полету. Ни словом не обмолвившись о разговоре с Магдой, она сказала Эриху коротко: «Летим!» Вот уже остался позади разрушенный бомбардировкой Дрезден. Весь путь назад – сплошная мгла, сквозь которую она видит только лицо матери. Глаза застилают слезы. Хартман постоянно одергивает ее, напоминая о маршруте – она теряет курс. Когда приземлились на аэродроме недалеко от Шведта, где базировался полк, Эрих вылез из самолета и увидел, что кабина «черного вервольфа» по-прежнему закрыта. Перегнувшись в салон истребителя, Хартман вызвал Хелене по рации – молчание. Тогда, спрыгнув с крыла самолета, он стремглав бросился к «вервольфу» и открыл кабину снаружи. Хелене лежала, уткнувшись лицом в приборную доску… Он встряхнул ее за плечи, позвал:

Лена…

Она с трудом открыла глаза. Ей было плохо, лицо покрыли испарина и мертвенная бледность. Из последних сил она дотянула самолет до посадки.

– Прилетели? Что случилось? – подбежал Лауфенберг, – я вижу, – заметил он обеспокоено, – сватовство прошло неудачно.

– Куда уж хуже, – Эрих поднял Хелене из кабины и на руках понес к небольшому лесочку, где располагались службы полка, – Дрезден бомбили, – сообщил он на ходу Лауфенбергу, – фрау Райч погибла. Взгляни на машину Хелене – на ней живого места нет. Хелене едва осталась жива. Позови врача.

Хелене бил озноб. Она то бессвязно бредила, то кричала в истерике, не в силах сдержать своего отчаяния. Полковой доктор испробовал все успокоительные, в том числе и те, которые передал Эриху врач в Дрездене – лекарства не действовали. Лауфенберг продолжал исполнять обязанности командира полка, приняв все меры, чтобы Райч никто не беспокоил. Понимая, что состояние Хелене вызвано сильнейшим стрессом, который ей пришлось испытать, Эрих возился с ней, как с ребенком – укачивал на руках, успокаивал, согревал своим телом. Перепуганная Зизи то и дело приносила компрессы и горячее питье. Только глубоко заполночь Хелене стала успокаиваться и забылась тяжелым сном. Убедившись, что кризис миновал, Эрих оставил ее на попечение Зизи, а сам направился к Лауфенбергу. Андрис встретил его вопросом:

– Ну как она?

– Мне кажется, лучше, – Эрих устало опустился на складной стул напротив, – как здесь?

– Горячо, – щелкнув зажигалкой, Лауфенберг закурил сигарету. Он осунулся, лицо было серым, – над Одером ежедневно такая карусель! – он присвистнул, – наши навели переправу, чтобы отвести войска на тот берег. Нас бомбят, уже трижды потопили, – продолжал он устало, – надо прикрывать. Но сам знаешь, эскадрильи только называются эскадрильями, самолетов в них едва ли не вполовину. Твоя машина исправна? Я послал механиков посмотреть еще…

– Я думаю, она в порядке, – ответил Эрих, глядя, как мелькают огоньки за окном, – готов завтра же в бой.

– Если ремонтники дадут добро, то первым и пойдешь с «Рихтгофен», – согласился Лауфенберг, – «Мелдерс» измотана. «Рихтгофен» я приберег по приказу фон Грайма. Но теперь – ее черед.