Валькирия (СИ)

— Достаточно, — коротко сказал он и резким движением воткнул в землю свой раскладной посох — саркар — излюбленное оружие других каст, которое катар-талах применяли только для тренировок. В храме хватало других, более смертоносных приспособлений, но их получали в руки только те, кто действовал по специальному поручению намэ — либо те, кому он лично разрешал заниматься на Уровне Крови. О том, насколько боятся Песни Смерти другие собратья по Крылу, Райаре прекрасно знал, но ему и не требовалось их мнение, чтобы каждый раз проводить десяток предельно тщательных проверок и самый строгий отбор. То, что Санъяра сказала днём, и что остальным валькириям казалось лишь мифом, для неё было абсолютно очевидно — ни один катар, не способный взять Песнь Смерти под полный контроль, не получит в руки оружие и не выйдет за ворота зиккурата Свинцовых Волн.

В последнюю очередь этим разговором Санъяра пыталась добиться подобного разрешения. С одной стороны, Райаре никогда не ограничивал её свободу, с другой, она никогда не стремилась брать в руки наиболее опасные достижения катар. Санъяра была уверена в себе и в том, что в случае необходимости ей хватит саркара, чтобы справиться с любым врагом.

И всё же уходить, ничего не сказав, она не хотела, даже если бы Райере не стал ей этого запрещать.

— Мне не очень понятно, — проговорил, тем временем, наставник, поворачиваясь лицом ко входу в храм и жестом указывая девушке следовать рядом с ним. — Какое отношение этот свод имеет к предостережениям Калайи. И в то же время… Сомневаюсь, что два столь странных персонажа могли появиться в нашей жизни одновременно и независимо друг от друга.

— И всё же это может быть совпадение, — подала голос Санъяра. После спарринга дышать всё ещё было трудновато. Свой саркар она не стала оставлять снаружи, а пристегнула к поясу. — Фестиваль — время встреч, для того он и существует, разве нет?

— И да, и нет… — задумчиво откликнулся Райаре. — Видишь ли… — после паузы продолжил он. — Фестивали часто становятся точками столкновения интересов. Мы живём довольно уединённо по меркам остальных народов. Каждый храм представляет собой до некоторой степени замкнутое сообщество. Но это не значит, что новости не просачиваются совсем. В ожидании личной встречи намэ подготавливают почву для будущих союзов. На первый взгляд может показаться, что мы видим перед собой две силы: Ласточки боятся любого оружия, в то время как намэ Латран и его ученик, возможно, возглавляют фракцию, которая занимается военными разработками для талах-ар. Наиболее странно то, что я никогда раньше не сталкивался с ними. Подобные «странные» учёные не могли не оказаться в поле нашего зрения….

Райаре задумался. Потом вздохнул.

— Пожалуй, мне стоит тоже посоветоваться с главами других зиккуратов. Не столь странных, как Ласточки. Если талах-ар достаточно давно занимаются этими исследованиями, то мастер Ивейне должен об этом знать.

Мастер Ивейне был одним из приближённых намэ Райаре, но Санъяра толком не знала, о чём эти двое обычно говорят.

— Мне не показалось, что Наран выполнял поручение своего наставника, — всё же сказала она.

Райаре никак не отреагировал на эти слова.

— Наран, да… — только и проговорил он задумчиво. Двое уже преодолели порог храма, и Санъяра вздохнула с облегчением, оказавшись в благословенной прохладе. Не только высокие каменные своды заставляли её чувствовать себя хорошо в этом месте — а вернее, не только то, что они защищали от солнца. Толстый камень был непроницаем и для воздуха, а значит, здесь она не чувствовала движения окружающего мира, чутьё, столь полезное в бою, и столь утомительное в остальное время, здесь, под сводом, молчало. — Что касается Нарана и его затеи, я думаю тебе в любом случае стоит отправиться с ним, — продолжил Райаре.

— Я… должна буду рассказать вам о том, что мы найдём? — уточнила Санъяра.

Райаре едва заметно улыбнулся и кинул на ученицу чуть насмешливый взгляд.

— Ничего ты не должна. Действуй, как посчитаешь правильным сама.

Комнатка, в которой спала Санъяра, была небольшой — и всё же отдельной. Такие доставались только старшим ученикам, прошедшим полный цикл испытаний, и то не всем.

Покинув Колыбель Жизни в той физической форме, какую ребёнок бескрылого мог бы иметь в тринадцать лет, они с рождения имели набор элементарных знаний, на изучение которых другие расы тратили много лет — крылатому, независимо от касты, не приходилось учиться говорить, ходить, держать ложку. Даже базовые приёмы боя и анализа закладывались в сознание ещё на этапе конструирования в Колыбели. Дальнейшие семь лет называли «пробуждением». Этот период обучения требовался, чтобы в полной мере осознать заложенные в узор крови данные. Ученики этого возраста считались младшими и проходили испытания каждые три года, пока наконец не доказывали свою способность жить и мыслить свободно.