Валькирия. Тот, кого я всегда жду

Воевода проснулся, как обычно, раньше других, ещё до зари. Чермная рубаха мрела в синем утреннем свете. Он вывел из конюшни Мараха и отправился за ворота. Белый пар летел из ноздрей жеребца. Марах фыркал и встряхивался, извивал атласную шею, брал седока за колено. Мы провожали их взглядами, покуда не скрылись. Из-под деревьев, суля пригожий денёк, тянулись седые пряди тумана — солнце ещё не думало восходить, но в воздухе разливалось смутное предчувствие света, и туман едва заметно мерцал, вползая наверх по шершавым влажным стволам. Вот в такое время и совершаются на земле чудеса.

Мы не торопясь обошли забрало ещё несколько раз, нам было тепло в овчинных, туго перепоясанных безрукавках. Звёзды меркли, зато далёкие облака проступали у края небес, пепельно-бледные, ненастоящие.

Блуд толкнул меня локтем. Вождь ехал опушкой леса назад; долгогривый Марах плыл серебряным лебедем, раздвигая густое белое молоко. Не было слышно ни топота, ни звяканья сбруи; на миг показалось — всадник и конь примерещились нам в прозрачных нитях тумана и вот-вот готовы были растаять, пропасть, унестись двумя жемчужными облачками вместе с зарёй… Хоть верьте, хоть нет! Мне причудилась белая тень впереди вождя на седле. Уж не та ли тень, что выходила из поминального пламени под морозной зимней луной?..

Неясный крик спугнул волшебство. Вершник услышал крик чуть раньше нас и осадил жеребца, и земля брызнула из-под сильных копыт. Прямо к варягу бежала из лесу девушка, бежала, кажется, из последней могуты, отчаянно взмахивая руками. Марах прижал уши, но вождь толкнул его пятками, поворачивая навстречу. Девушка упала, не добежав, и тут только по платью, по встрёпанным золотым волосам я признала Голубу. Мы с Блудом переглянулись. Мой побратим тоже ходил вчера взглянуть на танок. Кот-котище тут был и мёд пил, а и стола не закрыл…

Вождь спрыгнул с седла, подошёл к ней. Голуба с плачем приподнялась, хватаясь за его сапоги. Ой, девка! Надумала подразнить, а теперь к нему же за помощью притекла? Что сотворит жестокий варяг? Сам прибьёт? К батюшке строгому за ухо отведёт?..

Он наклонился, поставил её на ноги и обнял. Начал гладить мокрую голову, хлипко дрожавшие плечи… Бедная Голуба доверчиво жалась к нему — дитё неразумное, горько обиженное…

Вот он поднял её на косившегося Мараха. И по-прежнему неторопливо, но и не прячась, поехал мимо крепости, через горушку к деревне. Голуба затихла возле него, под плащом… Прижалась щекой к широкой груди, к проношенной красно-бурой рубахе, увидела близко ту полинялую вышивку, что так манила её зимою на посиделках…

Да. Я редко сразу смекала, что было у него на уме. В этот раз догадалась. Только на его месте я девку всё же бы отстегала. Крапивушкой по нежному заду. Чтоб три дня сидеть не могла!

Позже нам передали, как он подъехал ко двору Третьяка. Невозмутимо поздоровался с хозяином и хозяйкой. Спешился и бережно спустил наземь Голубу, зацелованную до синяков… И без лишних слов разомкнул дорогой серебряный обруч, подарок гостей новогородских. Надел его Голубе на левую руку, на порванный, измаранный травяной зелью рукав… соседушки востроглазые всё как есть разглядели. Девка, видно, успела к тому времени согреться подле него и малость оправиться — прошла-таки в избу мимо матери и отца, не подломившись в коленках… Через несколько дней будет вновь смеяться с подружками и, по-моему, сама поверит, что обнимал её в самом деле варяг. Серебряное запястье было ей в два раза, велико. Она привязывала его верёвочкой, чтобы не потерять..

Всё то утро вождь просидел на крыльце дружинной избы. Он любил там сидеть, приглядывая за возившимися парнями. Малыши-детские, как обычно, тотчас его облепили. Самые маленькие принялись теребить старую Арву, вышедшую погреться на солнышке у хозяйских колен. Двое пробовали бороться, а один притащил ножичек и обрубок липовой деревяшки: хотел вырезать лошадку, что-то не получалось. Всё как всегда, но Мстивой поглядывал на ворота.

Некрас явился к полудню, ко времени, когда затевалась еда. Верно, сладко спалось ему в лесу на мягкой траве… Воевода отдал ножик и чурочку, отряхнул стружки с колен.

— Некрас, — сказал он, не поднимаясь. Тот оглянулся, сильный зверь, наигравшийся и хорошо отдохнувший, и я внятно представила, как плакала и вырывалась Голуба, когда стало ясно, что поцелуями от него не отделаешься, и ещё я подумала, как хорошо, что тогда, по шею в воде, я сумела не испугаться, не начала умолять…

— Поди сюда, — сказал воевода. Негромко сказал, но кмети замолкли. Некрас не двинулся с места:

— Я не твой человек, чтобы бежать, когда ты зовёшь!

Варяг медленно поднялся, и мне за ворот поползли муравьи, и опять захотелось как следует спрятаться, а там уж сообразить, виновна я чем-нибудь или не виновна перед вождём…

— Ты не мой человек. Но ты стал обижать тех, кого я защищаю.

— А-а, — сразу понял Некрас и заулыбался. — Неужто обиделась?..

Вождь смерил его взглядом, невозмутимый, но скулы на худом лице означились резче.