По-прежнему глядя в сторону, Галя отчаянно взяла меня под руку. Она шагала, крепко держась за мой локоть и сквозь тонкое летнее платьице меня обжигал розовый жар ее тела. Время от времени, будто споткнувшись, она прижималась ко мне бедром – и я невольно отстранялся, испуганный дрожью, которую доставляло мне ее нечаянное прикосновение.
Сомнения рассеялись: болтушка Рая была права на все сто процентов.
Мы миновали надвинутые друг на друга кварталы, темные от лип. Они расцвели в этом году очень рано и теперь пьяно шуршали листвой, будто спешили раздеться, и роняли на нас капельки нектара.
Наконец мы нырнули в сводчатую и очень длинную подворотню, которая вышла во двор перед невысоким и тоже очень длинным домом.
– Пришли…– Галя наконец посмотрела на меня. – На втором этаже у самого угла окно зеленое видишь? Рядом не горят – это наша с мамой квартира.
Рядом с зеленым темнели три окна.
– Может, зайдем… – отчаянно вжимаясь в меня всем боком, предложила Галя. – Чайку выпьем?
Я молча глядел на темные окна.
Которые одновременно и звали, и обещали, и от чего-то предостерегали. Хотя все-таки сильнее всего именно обещали -
словно у меня двадцатисемилетнего еще осталось в жизни нечто, что можно пообещать и чем можно заманить куда угодно.– Мама у меня в больнице работает, сегодня у нее ночное дежурство…
Галин голос, вибрируя, сделался еле слышным.
Я почувствовал, как в темноте ее окатывает жаркая волна.
– …Дома нету никого… и не будет. До самого утра
.От последних слов Галя едва не вспыхнула одним сплошным факелом.
Ветер шуршал, разворачивая сумрачное покрывало и прибивал к асфальту липовый дурман, который струился во двор через трубу подворотни.
Я обернулся к девушке – она стояла, запрокинув ко мне облитое внезапной бледностью лицо. Глаза сделались черными провалами, а родинка на губе поблекла, затушеванная полумраком – и запах, маслянистый аромат Казанлыкской долины, тек снизу вверх умоляющей волной.