Вальс сердец

— Я всегда буду… гордиться тем, что вы… сделали мне… предложение, — запинаясь сказала она. — Но поскольку я уважаю вас… и считаю вас… самым лучшим мужчиной в мире… я не хочу стать… обузой для вас.

— Ты никогда не станешь для меня обузой, — возразил Миклош.

— Нет, стану, — упрямо сказала Гизела. — Я много думала и понимаю, что вам нельзя жениться на женщине… моего происхождения.

— Я настаиваю на свадьбе, — твердо сказал Миклош. — Я тоже немало думал. И решил, что оставлю замок на своих родных, а мы с тобой будем появляться там только в случае крайней необходимости — например, если императрица Елизавета решит нанести нам визит. — Он обнял ее и продолжил: — А в остальное время мы будем жить в симпатичном охотничьем домике, который я построил в самом дальнем конце наших владений. Мы не станем великими людьми, зато будем счастливы.

— Но… как же… ваш долг?

— Мой долг — делать то, что необходимо, — с улыбкой сказал Миклош. — А ты необходима мне больше всего на свете.

Гизела хотела возразить, но не успела, потому что его губы закрыли ей рот.

Это был нежный, не страстный, а скорее дружеский поцелуй.

— Иди к отцу. Он тебя ждет. Мне надо кое-что сделать, но через час я вернусь.

Гизела растерянно посмотрела на него. Миклош поднес к губам ее руку.

— Положись на меня, дорогая, — сказал он. — Ты — моя. Судьба сильнее всех доводов, которые может привести разум.

С этими словами он вышел в коридор, а Гизела послушно направилась в спальню к отцу.

Сомнения не покидали ее, но сквозь них из самых глубин ее души поднималась радость, которую уже ничем нельзя было остановить.

Ближе к вечеру Миклош и Гизела обедали вместе, в то время как леди Милфорд сидела с Полом Феррарисом.

— Вы говорите, чтобы я не спорила с вами, но… я хочу, чтобы вы были предельно осторожны и еще раз хорошенько подумали… То, что вы собираетесь сделать, может подорвать ваш авторитет как главы семьи.

— Я все обдумал достаточно хорошо, — ответил ей Миклош. — Ты для меня важнее всего на свете, важнее сотни придирчивых родственников, важнее условностей света.

Гизела улыбнулась в ответ, и он продолжал:

— Во все времена музыканты, поэты, художники и писатели утверждали, что главное в жизни — любовь. Кто мы такие, чтобы это отрицать?

— Я люблю вас так, что просто теряю голову! — сказала Гизела. — Но именно потому, что я вас люблю, я не могу позволить себе… хотя бы косвенно причинить вам вред. — Помолчав, она добавила: — У меня есть… предложение…

— Какое же? — спросил Миклош.

— Я знаю… что с вашей… точки зрения… все-таки не совсем… правильно жениться на мне, — с трудом подбирая слова, сказала Гизела. — Поэтому мы с папой можем… жить очень скромно и тихо… где-нибудь в Вене или… недалеко от австро-венгерской границы… а вы… смогли бы иногда приезжать… навестить нас…

Гизела покраснела до корней волос и замолчала, но Миклош понял, что она хочет сказать.

Он понимал, что значит для нее сделать подобное предложение. Оно противоречило всему, во что она верила, и Миклош только сейчас понял, как сильно она его любит.

Она готова была поступиться своей чистотой и невинностью. Миклош был поражен в самое сердце. В его глазах появилось странное выражение, и он сказал:

— Посмотри на меня, милая.

Гизела не сразу нашла в себе силы поднять голову, потому что ей было стыдно.

Когда она все же посмотрела на него, кровь отхлынула от ее лица, а губы задрожали.

Миклош долго смотрел на нее, а когда заговорил, его голос был глубоким и немного неровным:

— Я обожаю тебя и преклоняюсь перед тобой. Твое предложение говорит мне о том, что твоя любовь столь же сильна, как и моя, а раз так, то поистине в этом мире нет ничего важнее тех чувств, которые мы испытываем друг к другу.

Гизеле казалось, что его голос проникает ей в самое сердце, а он продолжал:

— Но я не хочу видеться с тобой изредка, и тем более тайно. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной, стала моей половинкой, и чтобы об этом знал весь мир. Ты — моя! Моя навсегда, и я готов объявить об этом повсюду и выбить это огромными буквами на каждой горной вершине Венгрии.

Он говорил так страстно, что Гизела не смогла сдержать слез — слез счастья.

— Я… люблю тебя, — сказала она.

— Я тоже тебя люблю, — эхом откликнулся Миклош.

Он протянул к ней руки, но в это мгновение послышался стук в дверь, и Гизела после минутной паузы сказала:

— Войдите!

На пороге появился мальчик-посыльный и сообщил:

— Джентльмен желает видеть фрейлейн.

— Джентльмен? — переспросила Гизела и посмотрела на Миклоша.

В голове у нее пронеслось множество предположений о том, кто бы это мог быть. Маловероятно, конечно, но она опасалась, что этот посетитель окажется столь же неприятным, как тот немецкий офицер.

Потом она подумала, что, может быть, кто-то из артистов пришел навестить отца.

— Как его имя? — спросил Миклош.

— Он сказал, что приехал из Англии, ваше высочество, — ответил посыльный. — Он спросил господина Феррариса, а узнав, что тот болен, сказал, что хочет поговорить с фрейлейн.

— Из Англии? — переспросила Гизела. — Не представляю, кто это может быть.