Даниил медлил. Луринду опустила задранный до бедер подол.
- Зачем ты медлишь? - спросила она.
- Я не хочу тебя такую.
- Ты не хоти. Возьми меня, после чего я положу твое серебро на алтарь Иштар, и у меня появится ребенок.
- Я не хочу такого ребенка.
- Я тоже не хочу, но разве у меня есть выбор? Оскорбить Иштар - это тебе пустячина, а мне, урожденной дочери Вавилона, как жить с этим несмываемым позором.
- Никто не узнает.
- Она же богиня! Выходит, когда ты распространялся о Яхве, объяснял мне что к чему, ты втайне поглядывал на меня и все придумывал, как бы половчее влезть на меня?
- Не смей рассуждать о Господе, проклятая гоим! - с неожиданной злобой выкрикнул Даниил. - Как ты можешь знать, язычница!...
Он не договорил. Ноги у него подкосились, и он рухнул на пол. Точь-в-точь как кувшин в прихожей - с мучительно-радостной гримасой на лице.
Луринду подождала немного. Балату не двигался. Она приблизилась, окропила его лицо из какого сосуда. Что это было - темное пиво, сладкая вода или сок, отжатый из гранатов, не ведала. Скорее вода - жидкость была прозрачная. Святая вода, смывающая грехи. Балату облизнулся, но до конца не пришел в сознание. Она села рядом, положила его голову на свои бедра принялась гладить по волосам.
- Очнись, Балату. Приди в себя. Теперь мы оба с тобой грешники. Как те первые люди, о которых ты мне рассказывал.
- Их звали Адам и Ева, - слабым голосом откликнулся мужчина.
- Да, их звали Адам и Ева. Они согрешили действием, но мы-то с тобой чем провинились перед Господом нашим? Перед Мардуком великолепным. Ты молодец, ты устоял, а я - гнилая смоква, совсем уже было решилась.
- Я тоже решился, - шепотом выговорил мужчина. - И я не устоял. Устояла ты. Будет ли нам прощение?
- Оно возможно, Балату? Оно возможно?!
Случилось то, чего более всего боялась Луринду - она разрыдалась. Слезы хлынули с такой силой, что Даниил чуть повернул голову, потом принялся слизывать их.
- Кто знает, смоквочка. Его не может не быть. Должен же кто-то прийти и сказать - я прощаю вам грехи ваши. Как же без этого? Я не знаю, как без этого. Он скажет это всем, и гоям и евреям. Тогда будет хорошо. Будет радостно. Тогда явится свет. Скажи, Луринду, так будет?
- Так будет, Балату. А Иштар? Ну её прочь. Я не боюсь её. Житель потемок прочь из потемок. Будет свет. Не плачь, родной. Я люблю другого. Я и тебя люблю, но как сладостно сознавать, что мне нельзя любить тебя, что есть нечто святое, запретное. Есть что-то еще, чем нельзя поступиться. Если это так, значит, у меня, у грязной шушану, есть душа. Будет свет, Балату. Будет! Пошлет нам Господь радость. Придет некто и скажет - я прощаю вам грехи ваши. Как же иначе, миленький.
Она рыдала и отчаянно трясла голову Даниила, а тот только жмурился и улыбался.
Вечером, когда совсем стемнело, Даниил проводил Луринду к её дому. Ты шмыгнула в прихожую, омыла руки, лицо, прошла двором, взобралась по деревянной лестнице на балкон, вошла в гостиную.
Там сидела Гугалла.
- Как, смоква? - шепотом спросила она.
- Все хорошо, матушка. Светло.
- Ты положила серебро на алтарь Иштар.
- Нет, матушка, в этом теперь нет надобности. Я дождусь Нур-Сина. Я обязательно дождусь его.
Глава 6
Набонид вернулся из похода к самому празднованию Нового года. Вернулся с огромной добычей, с победой, тем самым подтвердив, что сильные в городе не ошиблись, разрешив ему коснуться руки Мардука и обрести царственность. Вскоре после праздников со стороны Элама в город вернулся Нур-Син и Хашдайя. Луринду расплакалась, увидев мужа. Он скорее напоминал оборванца, чем царского посла. Богатые наряды истрепались до дыр, груза с ним было три нагруженных легкой поклажей ослика. Загорел до черноты, щеки ввалились, глаза огромные.
Тут же приказала подготовить баню, сама терла мужа, оттирала въевшуюся дорожную грязь. Нур-Син измотался до такой степени, что почти не разговаривал - сил не было рот открыть. Ожил только, когда с помощью арабов взобрался на балкон и прошел в спальню. Когда обнял Луринду, пощупал её живот - сказал, ну её, наложницу. Пусть с ней Намтар играет, а мне и с тобой хорошо!
Луринду беззвучно и счастливо всплакнула. В последний момент, когда он уже был готов оседлать её, выскользнула из объятий, достала снадобье и, прижав его к груди, вернулась в постель. Объяснила что к чему. Нур-Син только рукой махнул - только скорее. Ждать невмоготу.
Так и прожили ночь, затем день, и только когда вечером следующего дня к сыну в дом явилась Гугалла, Нур-Син выбрался на балкон.