Валтасар (Падение Вавилона)

Воспоминания о годах унизительного забвения, долгого ожидания власти, въевшемся в печень страхе лишиться её, не давали Амелю покоя и порой приводили к странным решениям. Прежде всего, Амель вознамерился уравнять в правах все население многолюдного Вавилона, включая и тех, кто был насильно переселен в пределы Двуречья. Но самым дорогим детищем, выношенным в годы прозябания вдали от государственной власти, являлась религиозная реформа, которая уравняла бы в правах всех богов, которым поклонялись многочисленные общины Вавилона - от египетских Амона, Исиды, Рэ и Сета, сирийского Бола и Арцу, арабских Нахи и Руды до израильского Яхве. Сама по себе идея была здравая - великая империя не могла выжить в условиях противопоставления одних богов другим. Единый пантеон стал бы залогом её внутренней устойчивости. Однако частые и часто неуместные угрозы Амель-Мардука, его прозрачные намеки, что сразу после того, как Мардук облачит его в царственность, он поставит на место этих гордецов из храмов Вавилонии*, быстро настроили против нового правителя городскую знать. Против этого проекта грудью встал Набонид, первый советник Навуходоносора и глава "правительства". Он доказывал, что милостью прежних богов и, прежде всего, единосущного Создателя, имя которому Бел (Господь), Вавилон сумел подняться и расцвести. Кто, спрашивал Набонид, одарил тебя царственностью, о, владыка? Неужели Яхве, храм которого был сожжен, а народ разметан по верхнему миру? Или, может, Бол и Арцу помогли Навуходоносору покорить западные страны, которые эти боги обязаны были защитить? Не в многоликости сила, а в единстве, доказывал великий царский писец.

Уже в начале зимы к царю явилась делегация жрецов всех ведущих святилищ Вавилона и высказала свое мнение по поводу намечаемых Амелем реформ. Следует возвеличивать имя Мардука, сказали жрецы, а не плодить чужеродных идолов на священной земле, омываемой Тигром и Евфратом. С их мнением царь вынужден был согласиться.

Другой вопрос, от которого зависела судьба Амель-Мардука и который более всего тревожил его советников, касался армии. Как поступить с многочисленной, дерзкой, своевольной и в то же время хорошо организованной ордой, возглавляемой высшим офицерством, в основном состоявшем из халдеев. Армию нельзя было оставлять без дела. И понапрасну раздражать тоже было рискованно. В споре между Амелем и храмовой знатью верхушка офицерства держала негласный нейтралитет. Отставку Набузардана, представителя высшей аристократии города, они восприняли спокойно, как необходимую меру в борьбе с зарвавшимися святошами и торгашами. По правде говоря, в армии у Набузардана хватало личных врагов - должность "друга царя" была чревата многими неприятностями, и кто в здравом рассудке мог оспорить древнюю мудрость, гласившую, что новая метла по-новому метет. То же относилось и к некоторым другим увольнениям, коснувшихся более мелких сошек.

Но что дальше?

Советники Амель-Мардука видели выход в короткой победоносной войне. То, что она будет победоносной, никто не сомневался, даже враги, затаившиеся по окраинам государства. Разве что царь Мидии Астиаг мог рассчитывать на успех в противостоянии с Вавилоном, но и то только рассчитывать... Может, поэтому Астиаг на время смирил гнев, вызванный воцарением в Вавилоне "этого сирийского ублюдка", как он называл своего племянника. Астиаг тоже решил выждать, посмотреть, в какую сторону решит ударить "этот недоумок, посмевший оскорбить память несравненной и целомудренной Амтиду, любимой жены Навуходоносора". Действительно, с точки зрения внешней политики выбор азимута, куда следовало ударить бронированным кулаком, являлся вопросом первостепенной важности. Его решение должно было определить: намеревается ли Амель-Мардук следовать заветам отца или он готов ввергнуть земли между Верхним и Нижним морями* в новый хаос войн?