Вальтер Беньямин. Критическая жизнь

В своем меморандуме по поводу Krisis und Kritik

Беньямин выступает за то – и эта позиция по сути совпадала с его юношескими философскими взглядами 16-летней давности: чтобы журнал носил «политический характер… но не партийный политический характер». Производство интеллектуальной продукции в данный момент неотделимо от концепции классовой борьбы, но интеллект и искусство не следует ставить на службу узким политическим целям[304]

. Критическая деятельность журнала должна быть привязана к четкому осознанию «критической ситуации, в которой оказались основы современного общества». Эта оговорка указывает на этимологически обусловленное понимание терминов «кризис» и «критика»: во главу угла была поставлена идея о критической, или решающей, поворотной точке, подобно тому, как говорят о кризисе в ходе болезни. В этот момент требовалась мыслительная

интервенция – стратегия, посредством которой буржуазная интеллигенция могла дать себе самой отчет (журнал подчеркнуто не назывался «органом пролетариата»). В ходе редакционных дискуссий, проходивших осенью 1930 г., Беньямин говорил о необходимости в «перечислительном стиле письма», который в противоположность беллетристике и журналистике воплощал бы в себе дух опыта распознавания и оценки[305]

. Единственной работой самого Беньямина для журнала поначалу должно было стать эссе о романисте Томасе Манне, видевшем в себе представителя буржуазии авторе «Волшебной горы», которая пятью годами ранее неожиданно произвела на Беньямина ошеломляющее впечатление.

В конце июля, после того как предварительные дискуссии по поводу журнала завершились, Беньямин отправился в продолжительный морской круиз по Скандинавии, выполняя желание, высказанное им два года назад. Он пересек Северный полярный круг и добрался до Северной Финляндии, а на обратном пути встретился со своими старыми друзьями Фрицем и Юлой Радт в польском курортном городке Сопот, где находилось одно из его любимых казино. На борту судна он написал короткий прозаический цикл «Северное море», переводил Марселя Жуандо и читал первый том «Разума как противника души» Людвига Клагеса, сочтя эту книгу «великой философской работой», несмотря на «неуклюжий метафизический дуализм» Клагеса и его подозрительные политические наклонности (C, 366)[306]. Пожалуй, самым многообещающим из того, что случилось в этом круизе, было начало переписки Беньямина с Гретель Карплус (впоследствии вышедшей замуж за Адорно). Из норвежского Тронхейма Беньямин послал ей открытку с куртуазным посланием, характерным для первых лет их дружбы: «Как только Берлин остался позади, мир стал просторным и красивым, и в нем на пароходе в две тысячи тонн, кишащем разномастными туристами, даже нашлась каюта для вашего тихо радующегося слуги. Прямо сейчас он может любоваться чудной пожилой дамой с усиками, которая загорает в шезлонге на корабельной террасе – ведь это, конечно же, терраса, пусть даже здесь фьорд, а не бульвар, – поставив рядом с собой чашку кофе и занимаясь своим рукоделием. Так примите эту простую вышивку, предназначенную нам в качестве салфеточки на нашу дружбу, этот знак старой привязанности со стороны неустрашимого путешественника» (GB, 3:534–535). Однако впоследствии он признавался Шолему, что ему в этом плавании было слишком одиноко и приходилось слишком много работать, вследствие чего круиз не доставил ему большого удовольствия.