Вальтер Беньямин. Критическая жизнь

Я ненавижу г-на Рейса, жирного з.[ападно] – берлинского еврея, полуспекулянта, полусноба, и твоя просьба о том, чтобы я обратился к нему, не привела меня в особый восторг. В то же время мне не ясно и то, читал ли он твою книгу или же все это только идея г-на Визенгрунда. То, что Рейс энергично эксплуатирует подъем сионизма, хорошо известно… Мне совершенно неясно, как ты мог вообразить, чтобы я, выполняя роль «эксперта», смог отыскать в твоей книге элементы сионизма: для этого тебе придется очень сильно помочь мне, прислав список намеков. Единственное «еврейское» место в твоей рукописи – то, которое я в свое время настойчиво просил тебя выбросить[385], и я не знаю, какой, по твоему мнению, должна быть эта процедура, если ты не в состоянии добавить главки, которые бы имели

содержание, непосредственно связанное с данной темой, а не просто были бы вдохновлены какой-либо метафизической позицией

, которая, несомненно, не вызовет у г-на Рейса ни малейшего интереса. К сожалению, ты также серьезно преувеличиваешь мою мудрость, если предполагаешь, что я мог бы прояснить для издателя «еврейский аспект» твоей книги, совершенно неясный мне самому. И между прочим, я не знаком с г-ном Рейсом лично. Стоит ли говорить, что, если это издательство обратится ко мне по своей собственной инициативе, я сделаю ради тебя все, что только возможно – в этом ты можешь быть уверен, – но я должен с определенной долей скепсиса просить тебя еще раз подумать, вправду ли ты считаешь разумным выдвигать меня на роль предполагаемого «авторитета» (BS, 106–107).

Хотя Шолем в годы изгнанничества Беньямина снова и снова выказывал себя в качестве верного друга, он последовательно отказывался делать что-либо, что могло скомпрометировать его собственные позиции по отношению к другим еврейским интеллектуалам – даже в такой безобидной ситуации, как эта, когда он не питал никакого уважения к получателю его возможного письма. Таким образом, и из этой попытки издать книгу Беньямина тоже ничего не вышло.

Впрочем, не все литературные начинания Беньямина окончились крахом. Он дописал начатую им на Ибице большую статью «Проблемы социологии языка» для Zeitschrift für Sozialforschung

и получил за нее скромный гонорар. Кроме того, он напечатал несколько коротких текстов – некоторые из них вышли под псевдонимом К. А. Штемпфлингер – во Frankfurter Zeitung: рецензию на книгу Макса Коммереля о Жане Поле, рецензию на две книги И. А. Бунина и написанную в соавторстве рецензию на новую работу о Гёте. Наконец, весной 1934 г. он написал два из своих важнейших эссе: «Автор как производитель» и «Франц Кафка». Работа «Автор как производитель» была впервые издана через 26 лет после смерти Беньямина; в рукописи имеются указания на то, что 27 апреля она была прочитана в качестве лекции в парижском Институте по изучению фашизма. Этот институт, членами которого являлись Артур Кестлер и Манес Шпербер, был основан в конце 1933 г. Ото Бихальи-Мерином и Гансом Майнсом. В качестве исследовательской группы, подчинявшейся Коминтерну, но финансировавшейся французскими трудящимися и интеллектуалами, институт занимался сбором и распространением информации и документов о фашизме. Речь Беньямина, представлявшая собой чрезвычайно проницательный анализ взаимоотношений между литературной формой и политикой, хорошо укладывалась в эту программу, но состоялось ли это выступление на самом деле, неизвестно.