Вальтер Беньямин. Критическая жизнь

Беньямин, как часто с ним бывало, находил убежище от своих несчастий в снах. Он рассказывал Кракауэру о сне, в котором его «ангел-хранитель» привел его к Бальзаку. «Нам пришлось долго идти прямо по сочным зеленым лугам, сквозь ясеневые и ольховые рощи; все деревья указывали в том направлении, куда я должен был идти, и, наконец, в беседке, увитой листвой и зеленью, я увидел Бальзака, который сидел за столом, курил сигару и писал один из своих романов. Его достижения при всем их величии мгновенно сделались для меня более понятными, когда я подметил неописуемую тишину, окружавшую его в этом зеленом уединении» (GB, 5:27). В начале 1920-х гг., когда Беньямин активно пытался получить университетскую должность, ему приснилось, как он встретился с Гёте в кабинете у поэта (см.: SW, 1:445–446); сейчас же, в своем собственном уединении среди зелени Сан-Ремо, Беньямин повстречал Бальзака (с сигарой, напоминавшей о Брехте), работающего примерно в тех же условиях, которые он сам находил столь продуктивными на Ибице. Этот сон о великом произведении, рождающемся среди тишины, красноречиво говорит об амбициях Беньямина, подрывавшихся его неспособностью найти место, которое бы «благоприятствовало если не моим взорам, то моим трудам и душевному состоянию» (GB, 4:543).

Сам пансион тоже оказался далеко не таким удобным пристанищем, как он поначалу представлял. Спасаясь от других гостей и от вечернего холода, Беньямин был вынужден ложиться в постель уже в девять вечера. Поэтому он был нисколько не ограничен во времени для того, чтобы развлекаться снами. Это же относилось и к чтению. Он вернулся к своей привычке поглощать один за другим детективные романы, выбирая книги Сомерсета Моэма, неизменного Сименона, Агаты Кристи (чью «Тайну „Голубого экспресса“» он счел переоцененной) и Пьера Вери. Пожалуй, особенно удивителен был восторг, вызванный у него «Владетелем Баллантрэ» Роберта Луиса Стивенсона – книгой, которую он рекомендовал своим тогдашним корреспондентам; Беньямин ставил ее «выше почти всех великих романов, сразу за „Пармской обителью“» (C, 464). Однако он читал не только ради удовольствия. Он все еще надеялся на публикацию коротких рецензий на книги советских авторов и потому прочел сатирический роман «Золотой теленок» Ильфа и Петрова. Хоркхаймер, восхищенный обзором современной французской литературы, сделанным Беньямином, просил его прислать серию более неформальных «писем из Парижа». Хотя Беньямин сочинил первое из них только в 1937 г., эта идея послужила для него достаточным стимулом к тому, чтобы следить за авторами, которых он рецензировал (он прочел последнюю книгу Жюльена Грина «Провидец», и она его очень разочаровала), а также открывать для себя новые книги и авторов: «Комедию Шарлеруа» Пьера Дрие ла Рошеля, «Холостяков» Анри де Монтерлана и автобиографический «Дневник сорокалетнего человека» Жана Геенно.

В те дни одна книга произвела на Беньямина сильное впечатление; точнее говоря, она пробудила в нем воспоминания о покойном друге. Проживавший в изгнании немецкий историк и теолог Карл Тиме (1902–1963) прислал Беньямину экземпляр своего изданного в 1934 г. труда Das alte Wahre: Eine Bildungsgeschichte des Abendlandes («Старые истины: история формирования личности на Западе»), и Беньямин набросился на содержащуюся в нем критику devotio moderna, потому что она стала для него живым напоминанием о Флоренсе Христиане Ранге и своеобразном «мире теологического мышления», с которым тот познакомил Беньямина. С момента кончины Ранга прошло десять лет, и Беньямин по-прежнему остро осознавал значение воззрений Ранга и свойственного ему ощущения, что «вся западная культура по-прежнему кормится содержанием иудео-христианского откровения и его историей» (C, 466–467). Он признавался Карлу Линферту, что не может закрывать глаза на принципиальные различия между собственной позицией и позицией Тиме – различия, явственно проступающие на каждой странице книги последнего, но тем не менее подтверждал «бесспорное значение» его работы (GB, 4:559).