Вам решать, комиссар!

Я: Примерно так, хотя и не обязательно, может происходить слушание в суде. Упаси вас Бог выйти из себя, фрау Фоглер. Наоборот, держите себя в руках и постарайтесь на любую провокацию реагировать как можно сдержаннее — хотя, знаю, иногда это будет очень трудно. Чего хотел от вас Хесслер, когда пришел в «Либерию»?

Хелен: Пригласил меня прокатиться, как он выразился. И добавил, что кое-кому это доставит радость. Я была уверена, что его прислали Амадей с Манфредом, и пошла с ним.

Циммерман: Сколько он пообещал вам за эту поездку?

Хелен: Нисколько.

Циммерман: А на какую сумму вы рассчитывали? Сто марок за один раз? Или триста марок за ночь?

Я: На такие вопросы отвечать вы не должны, но будьте к ним готовы. Значит, вы ушли с Хесслером, веря, что встретитесь с Манфредом и Амадеем. Только Хесслер вас отвез, как я полагаю, к Шмельцу.

Циммерман: Чего от вас хотел Шмельц?

Хелен: Это было ужасно. Шмельц сидел, развалившись в кресле, в одном белье. Хесслер мне швырнул три банкноты по сто марок и заорал: «Ну, давай раздевайся!» Но я не могла!

Циммерман: Как это — «не могла»? Ведь вы раздевались и за меньшую сумму.

Хелен: Не смейте так со мной разговаривать!

Я: Не только смеет, но и должен! Потому что именно так будут обращаться с вами в суде. Доказывать, что, учитывая ваш предыдущий образ жизни и вашу репутацию, это предложение было вполне обоснованно. А если понадобится, приведут и свидетелей.

Циммерман: Если вам предложили раздеться, значит, рассчитывали, что последует и все остальное. Я немного разбираюсь в таксе на такие услуги, и за триста марок можно было ожидать нечто необычайное!

Хелен:

Нет-нет! Все это просто абсурдно. Я не могу больше слушать!

Я: И тогда вы решили отвергнуть предложение Шмельца и Хесслера и уйти. Как на это реагировал Шмельц?

Хелен: Он просто сломался. Думаю, это был какой-то приступ. Он стонал и, мне кажется, даже плакал.

Циммерман: Ей кажется! Значит, она ничего толком не знает! А против нее выставят двух свидетелей, утверждающих обратное: Шмельца и Хесслера. Можем мы в такой ситуации вообще браться за дело?

Я: Что было дальше? Вы ушли, и вас сопровождал Хесслер, чтобы отвезти домой?

Хелен: Да, но он сначала уложил Шмельца в постель. Только потом мы ушли, причем Хесслер упорно молчал. Сев в машину, я решила, что он меня везет на Унгерштрассе. Вначале он действительно поехал в ту сторону, но потом вдруг свернул в какой-то глухой переулок. И ни с того ни с сего начал на меня орать. Все громче и громче. Одни ругательства. Я была просто ошеломлена!

Циммерман: Он, разумеется, будет утверждать, что вам заплатили триста марок. И что за это рассчитывали на определенные услуги, которые вы отказались оказывать.

Тогда он почувствовал себя обманутым, взъярился, вышвырнул вас из машины и всыпал как следует. Ну, если принять в расчет все это, вполне объяснимо!

Хелен: Но все было совсем не так!

Циммерман: Но он вполне может дать такое объяснение.

У Циммермана хватает опыта подобных разбирательств. Он не преувеличивал. Хелен Фоглер — отнюдь не идеальный свидетель. И каждый хоть сколько-нибудь сведущий адвокат, не говоря уже о таких прожженных типах, как Мессер или Шлоссер, мог ее показания не только играючи вывернуть наизнанку, но даже обратить против нее самой.

Силы Хелен явно подошли к концу. Мне было жаль ее, и я попробовал найти слова утешения:

— Забудьте обо всем, что нам пришлось сказать. Для вас все кончено, и возвращаться к этому не будем. Заботьтесь о Сабине, передайте ей, что мы с псом всегда рады видеть ее у нас в гостях.

Хелен совсем тихо ответила:

— Не можете представить, как мне плохо от этой грязи…

— Вы полагаете, не можем? — спросил Циммерман».

* * *

В понедельник город отдыхал. Нет, это не означало, что весь Мюнхен впал в спячку. Мероприятий хватало. В Дойче-музеум состоялся торжественный концерт. В отеле «Регина» проходил бал фотомоделей. В отеле «Баварский двор» — фиеста по-мексикански. В Фолькс-театре Союз мюнхенских кондитеров строго по пригласительным билетам праздновал свою марципановую «сладкую ночь».

Но рядом праздновали и по-домашнему. В кабинетах «Мюнхенского утреннего курьера» уже с обеда готовились к ежегодному банкету: деревенское пиво, дешевое игристое, ягодные наливки и целые горы бутербродов. А после полуночи — полные миски сосисок.

Музыку обеспечило свое редакционное трио: Братнер из отдела местных новостей — гитара, фельетонист Фендрих — рояль и редактор отдела спорта Маус — ударные. Когда они уставали, включали магнитофон.

В этом году праздник удался на славу. Наверное, потому, что не мешало присутствие начальства. Ибо директор Тириш ужинал с генеральным прокурором Гляйхером в ресторане «Шварцвальд», шеф-редактор Шмельц должен был отправиться на концерт, а Вольриха куда-то вызвали еще в самом начале банкета. Звонила ему Хельга Хорстман. К телефону он шел неохотно, зато потом сразу исчез, покинув даже Маргот, свою новую пассию из машбюро.