Вандербуль бежит за горизонт

Он надел кепку. Вытер лицо платком. Кепка ему мешала, он сбил ее на затылок.

— Проводи меня, сиротинка, до остановки.

Мама хотела возразить, но подбородок у нее снова запрыгал и она промолчала.

Вандербуль бросился к двери. Он выбежал на лестницу, промчался мимо друзей, которые стояли в парадном, и остановился перед Людмилой Тарасовной — она преградила ему путь метлой.

Людмила Тарасовна спросила, словно клюнула в темя:

— Куда?

— А вам что? — закричал Вандербуль. — Что вы все лезете?

Сзади подошел старик. Крепко взял его за плечо.

— Давайте ругайте, — закричал Вандербуль. — Ну, наврал… Ну!

Старик вывел его на улицу.

Вандербуль смотрел на прохожих, но видел только серые пятна.

— Что ты сделал с рукой?

— Сунул в кипяток.

Старик прижал подбородок к ключице, отчего борода его вздыбилась.

— Сколько людей за вас жизнь отдали, а вам мало.

Старик пошел. Он даже не взглянул на Вандербуля, он глядел под ноги.

* * *

— Але, милиция? У нас убежал сын.

— Он ушел днем. А сейчас уже ночь.

— Откуда ж мы знаем куда? Я всех обзвонила.

— Да, да, он поспорил со мной. Вернее, не поспорил, просто нахамил.

— Нет, мы его никогда не бьем.

— Пожалуйста. Я на вас очень надеюсь. Я вас очень прошу.

— Я не плачу. Я просто всхлипнула.

— Спасибо.

— Светлая челка. Глаза темные, серые. Брюки джинсы — техасские штаны.

— Да нет же, не заграничные. Такие брюки продаются в наших магазинах. Они очень удобные для ребят, на них карманов полно.

— Зовут Василием. Фамилия Николаев.

— Вандербуль.

— Особые приметы? По-моему, никаких… У него забинтована левая рука.

— Не знаю. Кажется, обжег.

— Так случилось. Я была очень расстроена.

— Спасибо большое.

Во время этого телефонного разговора Вандербулев отец стоял у окна, смотрел в мокрую ночь. Он курил сигарету в комнате, хотя это было строжайше запрещено мамой. Когда мама положила трубку на аппарат, и аппарат коротко звякнул, отец загасил сигарету о подоконник. На белой краске возникло пятно. Вандербулева мама долго смотрела на это пятно и на раздавленную рваную сигарету. Отец смахнул окурок рукой, пепел сдул, пальцем потер пятно, но оно не исчезло.

— Вот так, — сказал Вандербулев отец. — Сказка такая есть. Может, слышала?.. В одном сказочном царстве жили люди, на нас похожие. Отличались они от нас только тем, что, например, уходя в баню, могли оставить дома свою совесть. Конечно, зачем носить совесть в баню? Если она чистая, ее мыть не нужно. Если запятнанная, то мылом и мочалкой эти пятна никак не выведешь. Они могли оставлять дома свой ум или красоту в зависимости от того, куда шли. Некоторые любили забывать дома честность и чувство долга.

В этом сказочном царстве проживал один человек. Так получилось, что он еще в детстве сумел скопить себе все самое лучшее. У него была самая лихая смелость, самая что ни на есть чистая совесть, самая светлая красота, самый глубокий ум. Человек очень дорожил своими достоинствами, берег их в кованом сундуке и лишь иногда доставал для просушки. Тогда он любовался ими и сердце у него сжималось от счастья.

— Все у меня есть, — говорил он в такие минуты. — Все самое лучшее.

Иногда к нему приходили люди. Просили:

— Помоги нам разобраться в споре, у тебя самая чистая совесть.

И человек отвечал:

— Не могу. Совесть у меня самая чистая, а вдруг я неверно решу ваш спор, тогда на моей совести появится пятнышко. Тогда она не будет самая чистая.

В другой раз приходили люди, в другой раз просили:

— Враг у ворот. У тебя самая лихая смелость, самая могучая сила, помоги одолеть врага.

И человек отвечал:

— Не могу. Вдруг случайным копьем поцарапают мою самую лихую смелость. Вдруг я устану и силы мои поубавятся.

Приходила к нему девушка, говорила:

— У тебя самая светлая красота. Я тебя люблю. И ты меня полюби.

И человек отвечал:

— Не могу. От любви красота старится.

И люди перестали к нему ходить. Не видя людей, человек ослеп. И в сундуке со временем завелись мыши.

Вандербулева мама все глядела на пятно, оставленное сигаретой. Сказку она, наверно, не слушала, потому что сказала:

— А? Ты о чем говорил?

— Да так, — ответил Вандербулев отец. — Не имеет значения. Ты успокойся…

Ночь черная, плотная. Темень льется на город бесконечными каплями. Вокруг фонарей кипят желтые шары, тьма вокруг фонарей зеленая, а дальше, за домами — густо-фиолетовая, как высохшие в банке чернила.

Вандербуль подошел к воротам морского порта. Взбирались ввысь красные лампочки. Они висели на подъемных кранах, далеко предостерегая идущие в ночи самолеты. В море качались, пересекались расплывчатые силуэты, одни темнее, другие чуть посветлее ночи. Мерцали неяркие блики. Вандербулю показалось на миг, что весь порт забит ржавыми грузовыми пароходами, греческими фелюгами, рыболовными шхунами, тральщиками и белотрубыми океанскими лайнерами. И все эти корабли прислушиваются к скрипу сходен. Ждут. Потому что давно, они уже позабыли когда, в их трюмах сидели голодные тихие зайцы.

Дождь мочил волосы, падал за шиворот, стекал по спине к пояснице.

Вандербуль открыл дверь вахты и сразу с порога сказал:

— Згуриди Захар с острова.

Вахтер посмотрел списки, потом пристально глянул на Вандербуля.