Ванечка и цветы чертополоха

— Нет, Олеся. Я тоже его читал. Он шёл убивать Тимофея, и думал, что его потом посадят надолго. Да и ты бы, скорее всего, не захотела с ним быть, убей он твоего возлюбленного. Тимофей был бы мёртв, Ваня — в тюрьме. А ты бы не досталась никому из них. Он имел ввиду — не доставайся ни мне, ни Тимофею.

— Да я и так ему не нужна, Тимофею, — всхлипнула Олеся. — Но я не знала этого тогда. Я просто была счастлива и слепа.

— Олеся, откажись от монастыря. Тебе просто нужно больше времени. И ты очень нужна своим родителям, особенно сейчас. И мы все за тебя переживаем.

— Вам не переубедить меня. Я хочу остаться верной Ване и не достаться вообще никому. Больше ни одного мужчины.

— Я знаю, что тебя будет сложно переубедить.

— Тогда зачем вы здесь?

— Должен попытаться.

Евгений остановил Олесю за руку. Он знал — слова здесь бессильны. Он вспомнил откровения Глухова на допросе: «Олеся покладистая. Идёт туда, куда ведут её инстинкты. Говоря по правде, она лёгкая добыча». Надо вызвать в ней животную тоску, воззвать к природе. Пусть почувствует, как ей это нужно, от чего она пытается отказаться.

«Господи, Мила, прости меня!» — подумал он с отчаянием, которое рвалось наружу, которое толкнуло его переступить торчащую между колеями траву, поднял лицо девушки за подбородок и поцеловал мягкие сладкие губы, вкусом напоминавшие о недавнем обеде, о клубничном компоте.

В этом поцелуе была страсть, но не страсть обладания, а страсть отчаяния в том, что такая красота, чистота, наивность не найдут твёрдую опору и так и останутся мечтой. Ему было очень и очень жаль.

Олеся не отталкивала его, но когда он отпустил её сам, она с горьким смущением заявила:

— Это у меня уже было. Именно от этого я и хочу отказаться. Не порочьте себя, меня и вашу невесту. Вся деревня судачит о том, как сильно вы её любите. И ведь это взаимно.

Евгений убедился, что его отчаяние имеет под собой почву.

— Это правда. Прости. Глупая попытка, ведущая в никуда. Я не могу дать тебе то, в чём ты нуждаешься. И никто не сможет дать пока. Но только пока. Помни об этом. А Глухов ошибался на твой счёт. Ты не такая, как он думает. Ты намного чище и лучше. И от этого только тяжелее.

— Вы один не можете спасти, утешить и осчастливить всех, кто в этом нуждается. Вы мне очень симпатичны. Отпустите меня, смиритесь. Идите к ней. Об этой попытке забудем раз и навсегда. Смешно, но вы даже не возбудились от моей близости. Так что ваши внебрачные амурные дела будут весьма плохи.

— Согласен. Судачат, говоришь?..

Олеся кивнула.

— Слушай, может, всё же откажешься от этой идеи, а?

Олеся замотала головой «нет».

— Обещай хотя бы подумать. Уверен, Ваня не одобрил бы этого поступка.

— Откуда вам знать?

— Из дневника. Я, как и ты, знаю Ваню только по рассказам и его дневнику. Нужно быть самовлюблённым болваном, чтобы одобрить такой поступок, совершённый в твою честь. Ваня не был таким. Он желал тебе счастья.

— Кто знает, может быть, в монастыре я его и обрету. Не многим удаётся достичь покоя уже при жизни.

— О том я и говорю — ты хочешь схорониться и упокоиться подобно живому мертвецу.

Олеся тронула его за руку, и это не было интимным прикосновением в свете недавнего поцелуя.

— Вам надо бросить курить, а то вместо вкуса ваших губ чувствуется вкус прожжённой глотки. Этим только ваш поцелуй напоминает Тимофея.

— В этом вопросе я такой же упрямец, как и ты в своём решении, как и Глухов в своём.

— Пойдёмте по домам. А то, что Глуховы подумают, если нас увидят?

— Что ты голову заморочила почти женатому мужику, — усмехнулся Евгений.

Он повернул обратно к дому. Олеся пошла за ним. Мужчина испытывал смешанные чувства разочарования и оправданных ожиданий. Но мысль, что девушка чище и лучше, теплилась в душе и согревала.

Когда они не спеша подошли к дому Елоховых, Палашов сказал:

— Извини, что зря побеспокоил. Я ведь Палашов, а не Смирнов. И… я продолжаю надеяться.

Олеся протянула ему руку, которую он слегка сжал и тут же отпустил.

— Ты права, чтобы ты не решила. Просто всем вокруг жаль терять тебя. Надеюсь ещё увидеть тебя довольной и счастливой.

— Спасибо, что волнуетесь за меня. — Олеся наградила его тёплым признательным взглядом оленьих глаз. — Я буду молиться за вас. До свидания!

— Привет!

Он ушёл от неё в задумчивости, но на душе у него было спокойно. Он радовался, что Глухов ни черта не понимает в людях.

Палашов шагал к дому. Он был уверен, его приход не прошёл бесследно для Олеси. Но как она его раскусила! Ведь, несмотря на её привлекательность, он не испытал к ней влечения. Это так странно. Женщины никогда не оставляли его равнодушным, но он мог прекрасно владеть и управлять своими чувствами. С Олесей он ощущал себя свободно, естественно, приятно и спокойно. Так спокойно ему не было даже в обществе собственной матери. Его очень волновала судьба Олеси, но совершенно не волновала сама девушка.