Вангол

— Товарищи курсанты, с этой минуты вы приступаете к изучению великого немецкого языка, языка, на котором говорит в этот час большая часть Европы. За шесть месяцев, которые нам отведены, вам придётся научиться говорить и понимать немецкую речь, читать и писать по-немецки, думать по-немецки и видеть немецкие сны. Можете не сомневаться, так будет. Вы способны справиться с этой задачей, иначе вы сюда не попали бы. С этой минуты даже в повседневном общении запрещено разговаривать по-русски, только по-немецки. Вопросы есть?

Вопросов не было. Вернее, вопросы были, но никто не знал, как задать их на немецком, поэтому все молчали. Высокая худая женщина в роговых очках, в военной, тщательно подогнанной форме по-немецки приказала всем сесть и открыть спецучебники. С этого и начался кошмар под названием ускоренный курс, но через два месяца упорных, нескончаемых занятий немецкий язык вдруг стал понятен. Оказалось, что очень важно именно понять этот язык, и тогда стало легче. Преподаватели, сменяя друг друга, буквально вбивали в головы курсантов словарный запас и произношение, не все курсанты выдерживали периодические тесты и зачёты. Группа постепенно редела, из тридцати к четвёртому месяцу в ней осталось двенадцать, но эти двенадцать дошли до последнего экзамена. В конце мая сорок первого года Вангол и ещё трое курсантов были отправлены для продолжения обучения в Новосибирск, где недалеко от города располагалась совершенно секретная разведшкола Главного разведывательного управления. Именно здесь ковались железные кадры советской разведки, именно здесь избранные из сотен и тысяч становились профессионалами, но это была тяжёлая и изнурительная работа, требовавшая полной самоотдачи. Дороги обратно отсюда уже не было ни у кого.

Поезд медленно втягивался в пригород, Вангол стоял в тамбуре у открытой двери и полной грудью вдыхал чистый сибирский, пахнущий весенними цветами воздух. По встречному пути, издали казалось, лоб в лоб шёл эшелон, и чем ближе он приближался, тем тревожнее становилось на душе Вангола. Он буквально всем своим телом вдруг почувствовал тревогу и опасность. Его руки инстинктивно сжались на поручнях. Когда встречный воздух от пролетавших мимо вагонов ударил его в лицо, он понял: в этом поезде ехал его лютый враг, недобитый им и выживший, в, казалось бы, невозможных для этого условиях, сумевший вырваться на свободу Остап. Промелькнувшие вагоны унеслись вдаль, а Вангол, чуть побледнев, стоял в тамбуре, всё так же крепко вцепившись в поручни. Теперь он знал одно из основных правил разведчика: если вытащил оружие — стреляй, нож — бей, но бей наверняка. Только убедившись, что враг сражён, уходи, недобитый враг опаснее. Теперь Вангол был другим, а тогда, тогда…

Воспоминания нахлынули на Вангола. Он вдруг увидел смеющееся лицо Тинги, бегущей к нему. Услышал её звонкий и лёгкий, как журчание весеннего ручейка, смех. Увидел пепелище сгоревшего чума и себя, лежащего на могиле Тинги. «Я его найду, я его найду, эта тварь не должна ходить по земле, в лучшем случае она должна в ней лежать». В Ванголе кипела ненависть, как будто всё произошло только вчера, как будто он, только-только последний раз поцеловав камни, закрывшие от него тело любимой, встал на ноги и поднял глаза к небу.

Он посмотрел на небо. Небольшие облачка висели в нём, насквозь пронизанные солнечными лучами. Солнце слепило и согревало обдуваемое ветром лицо Вангола. Он успокоился, вернулся в вагон и стал собирать вещи. Поезд прибывал на вокзал.

Река жила своей ночной жизнью. На перекатах шумела ровным гулом разбивавшаяся о каменья вода, тихо шипела на пологих сливах и, бурля и пенясь, вырывалась из ям, творя водовороты и бугры. В тёмных глубинах, в ямах за камнями стаями стоял крупный окунь. Особняком в тихом течении, сонная, пережидала ночь крупная щука. У берегов лютовал ночной хищник налим, хватая и всасывая в свою ненасытную утробу зазевавшуюся мелкую рыбёшку. Ближе к рассвету из укромных мест на охоту выходил крупный таймень, резвясь, вылетал из воды, изгибаясь в воздухе метровой дугой, падал шлепком, пугая сонную рыбёшку, и тут же мощным рывком догонял и хватал пытавшуюся уйти от него добычу. Утренний туман как молоко растекался над рекой, укрывая вышедших на водопой лосей. Крупный сохатый, войдя с косы в воду, долго пил, опустив голову на могучей шее. И только шум выдыхаемого им воздуха нарушал тишину. Пофыркивая и часто отрываясь от воды, рядом пили матки. Восток светлел, и предрассветный ветерок, чуть шевеля кроны сосен, своим шелестом нарушал звенящую тишину спящих берегов.

Ещё не взошло солнце, как Такдыган разбудил крепко спавшего Игоря.

— Вставай, пока не упала роса, уходить надо, следов не будет. Идут за нами.

Протирая ладонями заспанное лицо, Игорь спросил:

— Откуда ты знаешь, Такдыган, что за нами идут? Лошади не пройдут там, где мы прошли.

— Люди идут. Пешим ходом. Сейчас они спят у костра. Ночью варили мясо и пили чай. Они далеко от нас, но нам нужно спешить. Есть будем в дороге.

— Хорошо. Я готов, — сказал Игорь, отвязывая оленя.