«Ваня Коммунист»

Матросы хохочут. Вместе с ними и Василий, хотя не находит тут ничего смешного: пушек на «Сереже» столько понатыкано, что ударь они враз — любой корабль с места сдвинется. Смеется потому, что весело и никогда еще мир не казался таким солнечным.

— Благодарю за службу, — диктует Маркин сигнальщику, потом кричит: — Всех благодарю от имени революции!

Довольнешеньки. Все довольнешеньки! А больше всех —команда «Вани». Ведь это их комиссар придумал такую штуку, чтобы спускаться на противника кормой. Что это дало? Прежде всего, противник растерялся, замешкался с первым залпом. Но главное — очень удобно маневрировать. Допустим, пристрелялись корабли белых, их снаряды вот-вот начнут корежить родные канонерские лодки, и, спускайся они носом вперед, — пришлось бы нм в этот момент разворачиваться. Чтобы сбить вражескую пристрелку. Начал разворачиваться —

весь борт под залп противника подставил. Ну, кому выгода?

А теперь — дал командир полный вперед и сразу выскочил из вилки! .За весь бой корабли красных ни разу врагу бортов не подставили!

Только Маркин, казалось, не был доволен. Он дотошно расспрашивал командиров, как вели себя матросы в бою, отругал за то, что много снарядов израсходовали, а потом взялся за командира «Ольги»:

— Без разведки, товарищи командиры, воевать нельзя. Сегодня сунулась «Ольга», не зная броду, и что вышло?

— Так ведь отбили мы врага, товарищ Маркин, отбили! — оправдывается командир «Ольги».

— Что врага отбили — хорошо, — соглашается Маркин. — А могли и не отбить. Главное — из-за чего пострадали? Как дело было?

Оказывается, два вражеских снаряда взорвались на палубе «Ольги», перебили паропровод, изрешетили осколками трубу. Канонерская лодка почти полностью потеряла ход. Чтобы исправить повреждения, командир подвел ее к берегу. Подвел точно туда, где сидела в засаде рота белых!

Ох, разобрадовалось офицерье! Немедленно подняли солдат, и те бросились на штурм корабля, рассчитывали захватить его наскоком. Но команда «Ольги» не растерялась: ударили и пулеметы, и пушки, и винтовки.

Полегли солдаты белых на песчаной косе, распластались их тела на обрывистой стенке яра.

— Почему командир «Ольги» именно тут приткнулся к берегу? Только потому, что не знал о засаде, — наседает Маркин. — Значит, с сегодняшнего дня начинаем разведку. Лучших людей посылать! И никакой брехни: пусть докладывают лишь о том, что сами видели.

Тут кто-то пробурчал:

— А солдаты на что? Только нам и дела, чтобы за них разведку нести.

— За Красную Армию не переживай. У нее разведка работает. А почему бы нам не завести свою? Поступят в штаб сведения обеих разведок — пользы больше... И еще одно. Тут некоторые кричали: «Даешь Казань!» Но ты глотку дери, а сам соображай, как осилить, перехитрить противника. У беляков в штабах сидит башковитое офицерье. Оно так укрепило фронт, что нелегко будет сбить гадов с их позиций.

— Собьем! — выпалил Ефим, который стоял в толпе матросов, окружившей командиров.

Маркин покосился на него, хотел, видимо, одернуть, но усмехнулся и промолчал. Василий был уверен, что слова Ефима понравились комиссару.

ДУМАТЬ НАДО!

Маркин сказал, что нужна разведка, — многие военморы стали разведчиками. Теперь ежедневно ранним утром два или три моряка, забросив винтовки за спину, уходили к линии фронта. Уходили только добровольцы.

Наконец, настал день, когда Маркин сказал, спустившись в матросский кубрик:

— Кончай сухопутную разведку! Так разнюхали всю оборону, что хоть завтра начинай штурм Казани! Теперь еще вражеские батареи уточнить. Те, что реку обстреливают.

— Это проще пареной репы! — немедленно откликнулся Ефим Гвоздь. — Командуй, комиссар, съемку со швартовых. Выйдем на фарватер, да как жахнем — сразу все пушки белых обозначатся!

Как холодный душ, слова Макара Петровича:

— Дурная голова завсегда ногам покоя не дает.

— Это у кого голова дурная? — ерепенится Ефим.

— Ясно — у тебя. Ведь только подумать: родной корабль угробить! — говорит Вишневский.

— Струсил? Колени дробь выбивают? — кричит Ефим.

Вишневский делает шаг вперед, упирается левым плечом в грудь Ефима, смотрит ему в глаза и спрашивает:

— Ты кого трусом обозвал?

Матросы срываются со своих мест, растаскивают, уговаривают не заводить бузы. Ефим Гвоздь понял, что сболтнул лишнее, готов помириться и говорит, оправдываясь:

— Я от чистого сердца, а меня — дураком...

Вишневский еще злится, отворачивается. Рядом с Вишневским — Никитин. Он обижен еще больше. Он отлично знает, что тот не трус, и хочет сказать об этом, но Макар Петрович почти поет елейным голосом:

- И чего ты, Всеволод, взъелся? Али не знаешь, что дурак, как и дите малое, совсем без соображения?

Кажется, драка неизбежна. Первая драка на кораблях Красной флотилии. Маркин встает и презрительно бросает в предгрозовую тишину:

— Им нужно думать о том, как лучше разведать батареи белых, а они цепляются друг к другу, позорят звание красных военморов. — И вдруг:

— Подраться меж собой захотели? Марш оба к чертовой матери с корабля!.. Тоже мне, защитники революции!

У трапа Маркин останавливается и говорит: