Ванька-ротный

– Что он там нюхает? – подумал я, – Хочет по запаху определить, давно ли убили? Старшина подхватил, лежавшего на животе, за рукав и потянул на себя, перевернул его осторожно на спину. И тело солдата вдруг вздрогнуло и стало дышать. Он промычал что-то невнятное и у всех сразу вырвалось – Живой! Старшина наклонился ещё ниже и недовольно повел в сторону носом. Затем он выпрямился, хмыкнул под нос, покачал головой и повернулся ко мне.

– Он, товарищ лейтенант, пьяный! – пояснил старшина, поглядывая на солдат.

– Вот это гусь! – протянул кто-то. Старики недовольно стали натягивать пилотки и каски.

– Узнать бы, где брал?

– Сам видишь, от него слова не добьётся!

– Мычит от удовольствия!

– Наверно думает, что это жена его толкает! – заговорили солдаты.

Лежачего потрясли еще раз за рукав, но кроме протяжного – My! – от него ничего не добились. Он был в непробудном состоянии.

Я подошел к старшине, посмотрел на лежащего забулдыгу и обратился к своим солдатам:

– Кто понесёт? Нельзя бросать человека в горящем городе!

Солдаты стояли, смотрели на пьяного и упорно молчали. Я понимал. Каждый из них до предела устал. Никто не знал, сколько осталось шагать по городу. Нести на себе пьяного никто не хотел. Я не стал настаивать и принуждать их к этому. Каждый был на ногах уже больше суток. Они двигали ногами по мостовой, словно переставляли чугунные чушки. Ноги у всех отекли, коленки не гнулись. А тут ещё на себе нести такой груз. Я ещё раз обвел всех солдат вопросительным взглядом, увидел их понурые, осунувшиеся и почерневшие лица, отошел на середину мостовой и решительно сказал:

– Пошли! Солдаты облегченно вздохнули и сразу заторопились. Только что они перед ним стояли с обнаженными головами, а теперь живой он стал им ****** в тягость, и не нужен. Освещенные всполохами пожара дома и заборы снова поплыли назад. Отблески пламени и вспышки пожара иногда прорывались сквозь черные ******

– 11 – Через некоторое время под забором мы увидели ещё одного упившегося солдата. Этот удобно лежал на мягкой траве и храпел, как говорят, на всю Ивановскую. Будить и толкать его солдаты не стали. На углу темного переулка лежали еще двое мертвецки пьяных солдат. Один устроился на крыльце, а другой, как бы чином пониже, валялся на земле в ногах у верхнего. Хорошо, что мы не понесли на себе того, первого! Тут нужен целый обоз, чтобы собрать всех пьяных и вывести их города! Ничего! Подберется огонь, клюнет им жареный петух в задницу, сразу отрезвеют и вскочат на ноги!

– Мы идем по верному следу! – говорит мне старшина. И действительно, завернув за угол мы подошли к раскрытым железный воротам. На полукруглой вывеске из металлической сетки, обрамленной литыми завитушками и вензелями, красовалась рельефная надпись: "Ржевский спирто-водочный завод. " А ниже под ней и гораздо мельче и тоже литыми буквами было указано, что основан [он] в 1901 году. Солдаты задрали носы, из под касок не очень видно, и стали читать надпись на вывеске. Я приказал стоять всем на месте и к открытым воротам не подходить.

– Читайте издалека! Котелки не отвязывать!

– У меня плохое зрение, товарищ лейтенант! – пробасил верзила солдат хриплым голосом. Я отстегнул кобур, вынул наган, перебросил его в руке, как это делают в кино на экране, и погрозил стволом в его сторону.

– Ты у меня сразу прозреешь!

– Отойти всем к забору, с тротуара никому не сходить! Солдаты послушно и нехотя попятились все к забору.

– Еле ноги волокут! А туда же!

– Учуяли спиртное и губы развесили! На спиртное, видать, у вас губа не дура!

– Только сделай кто шаг вперед, уложу на месте!

– Я не шучу! Это всем понятно?

– Вам видно мало четверых, которые валяются на улице?

– В разведку пойдет старшина. Разрешаю ему взять с собой одного солдата! А вы стойте на месте, смотрите на вывеску и нюхайте издалека! И не курить никому! А то от одной спички на воздух взлетите! Старшина позвал с собой солдата Захаркина. Старшина и солдат, которому теперь было оказано особое доверие, скрылись в проходе железных ворот. Я понял сразу, что солдатам нужно выдать определенную порцию водки. Пусть немного оттает солдатская душа, и отойдут одеревеневшие ноги. Грамм по сто пятьдесят, не больше, прикажу старшине выдать каждому. И без всякой личной инициативы с их стороны, когда придем на место ночевки.