Старуха, заскочив в избу за Варей, слегка толкнула её в бок и кивнула в сторону стола: посмотри, мол, внимательнее. А сама в это время опрокинула веник метелкой вниз.
— А вона и ларчик мой с оберегами, — старушка вновь приветливо улыбалась беззубым ртом, а вся чертовщина сошла с неё, будто и не бывало в ней никогда ничего необычного.
Достала она из шкатулки маленькие деревянные кругляши на тонких чёрных бечëвках.
— Этот Ладинец для тебя, — повешала оберег на шею Вари. — А этот тебе будет.
К Нюре она не стала подходить близко. Положила Ладинец лицом вверх с ней рядом на стол. На светлом дереве оберега был выжжен крест с загнутыми влево лучами.
— Вот спасибо, бабушка, — ласково ответила Нюра.
Старушка кивнула девке в ответ, а потом опять многозначительно глянула на Варю. Княжна чуть глаза не закатила.
Поняла она, что Нюра — зло во плоти. Варя убрала выбившийся локон за ухо, незаметно перевела дыхание. Возможно, и есть какая-то чуйка и знания у этой бабуси. Но и маразм наверняка имеется в наличии. Доверять ей уж точно нельзя, решила Варя.
Варя достала свой худой кошелёк и, подцепив из него пару монет, протянула их старухе.
— Вот, бабушка, за обереги и гостеприимство.
— Ай, негодница! Чаго деткам не дала? Они ж просили тебя, небось! А мне не надо. Подарки это вам от меня.
Варя не успела даже ничего возразить, как теплые шустрые пальцы смели монеты с её ладони.
Гришка возмущенно гаркнул бабусе:
— Всех жалеешь вечно. О себе думать надобно. Дëнги с неба на тебя, што ли, валются?
— Ой, плут!
Старушка хотела отвесить Грише подзатыльник, но он увернулся. Засунул монеты в карман и сам расцвёл, как медный начищенный пятак.
— Ну, по коням! Ехать надо! Итак, с темнотой возвращаться будем.
В санях Варя обернулась на избу знающей и долго на неё смотрела. Вскоре из маленьких окошек упали на снег полоски слабого жёлтого света, едва различимого в лёгких сумерках. Значит, старушка зажгла лучину в комнате.
Варя взглянула исподтишка на Нюру.
Варя знает её как облупленную. Нюра, почувствовав взгляд княжны, наклонилась к ней:
— Как хорошо съездили, правда? — спохватилась и добавила: — жаль только, што про змору ничего не узнали.
— Кое-что я разведала.
— Да? — Нюра нахмурила лоб. — А што?
— Так, ничего особенного.
Варя махнула рукой, откинулась на спинку саней и закрыла глаза. Всю дорогу она молчала.
По прибытию в Березовую рощу княжна слегка оживилась. Но в тишине чужого дома, одиночество вновь словно поглотило её.
Варя перекрестилась и, решив молиться весь вечер, спряталась от любопытных глаз слуг у себя в комнатушке.
Несколько дней прошли в унынии, несмотря на то, что она старалась бороться с греховным настроением изо всех сил. Отвлекала от безысходности только работа. А вот разговоры с Нюрой всё больше раздражали и печалили. В них, по мнению Вари, совсем не осталось тепла. Но девка этого будто не замечала, хотя иногда и спрашивала, отчего княжна «така задумчива?» На это Варя рассеянно отвечала, что скучает по папеньке или сетовала на то, что расследование никак не сдвинется с мёртвой точки, а сама при этом всё пыталась рассмотреть в Нюре странности. Ведь червоточина в груди так и ныла, постоянно напоминая о себе. И Варя уже ничего не могла поделать с холодным недоверием, которое росло между ней и Нюрой, как снежный ком.
Однажды, ближе к вечеру, Нюрка радостно доложила, что подружилась с какой-то дворовой девкой. Кажется, Глашкой. С гордостью поведала, что узнала многое от неё про бывших хозяев дома. Оказывается, состояла Глаша когда-то горничной при барыне Шатуновской.
— И эта барыня не проста была! А знаете почему?
— Почему? — машинально переспросил Варя, разглаживая холст намороженным на холоде чугунным утюгом.
— Потому што она така же, как я уродилась. Понимаете?
— Нет, не понимаю.
— Это я путано излагаю, — засмеялась Нюра. — Хотела сказать, что она тоже крестьянкой родилась! Бабы сплетничали, что её сиратинкой подбросили к дому ведуньи местной. А эта бабка будто жуть какой прыткой оказалась. Сперва приютила малую, а потом в столицу с нею сбежала.
— Сказки какие.