Читаем Варяги полностью

Не слышат. Сошлись грудь в грудь. Кажется, только Торстейн держит свою дружину в кулаке — ощетинились копьями, пробивают стену хольмгардцев. Где вы, верные Торгрим и Аудун? Вместе с Одином из Вальгаллы следите за этой битвой. Жаль. Ваши мечи пригодились бы на этом поле...

Привычна и легка тяжесть «Жаждущего битвы». Мой меч ещё не насытился кровью словен, я — тоже. Смотри, если успеешь, каким ударом владеет не конунг-князь, а ярл Торир. На колено и снизу вверх, под щит, под доспех, с поворотом.

Рухнул Мстивой. Даже не вскрикнул.

   — Друг! Воевода! — разнёсся над полем сечи гневом и болью наполненный голос Гостомысла. — Конунг Торир, вызываю тебя на поединок!

Замерло поле. Враги опустили оружие. Блаженный миг передышки. Поединок предводителей. Пусть их рассудят боги.

И в эту тишину, нарушаемую хриплым дыханием сотен людей, ворвался другой голос:

   — Князь Гостомысл, он — мой! Ты обещал...

Под сотнями глаз шагал к Ториру воевода неузнанной дружины. Не торопился. Закинул щит за спину. Кряжистую фигуру облегала кольчатая рубаха. Меч опущен к земле. Голубые глаза из-под шлема неотрывно смотрят на Торира. В них — радость предстоящей схватки. Остановился. Лишь два шага разделяют их.

   — Я — Рюрик, сын старейшины бодричей Годослава. Ты хитростью пленил его у Рарога...

   — Не трать слов, сын старейшины. Я признаю твоё право на поединок со мной.

Скрестились мечи, и ярл Торир, конунг Торир, князь хольмгардский Торир пал от руки Рюрика.

Слава Святовиту, клятва исполнена.

Варяги бросали бесполезное оружие. Пусть князь Гостомысл решает их судьбу. Они воины и могут пригодиться ему...


Земля отдыхала от трудов ратных. Новеградцы одним сердцем и разумом решили: князем словенским быть Гостомыслу и никому другому. Старейшины кривичей, веси, чуди одобрили выбор словен. Приветствовали нового князя дарами латгалы и меря.

Вернулась в родную избу Жданка с подросшей Милославой. Горючими слезами оплакала гибель Прибыслава и Звоника. Пеняла Гостомыслу, что не сберёг сыновей. Тот отмалчивался и, чтобы не рвать и без того помрачившуюся душу слезами жены, торопился уйти в градскую избу, на люди. Да и дела долили. Враз свалились на него заботы и смердов, и торговых гостей, и дружины. Всех удоволить надо, всё от князя мудрого слова да справедливого суда ждут. Соседи тож к нему за советом присылают. Он и для них князь. Правда, кривские, по обычаю, своего князя избрали. Хоробрит отказался, ему дружинные заботы милее всего, так они какого-то молодого Стемида выкликнули. Пусть их. Всё едино Хоробрит со всем важным к нему гонца шлёт. Весь и чудь старым обычаем живут, у них нет князей, все дела старейшины вершат.

Рюрик загостился у словен. Иногда с тревогой замечал, что борта «Гонителя бурь» и «Покорителя морей» от бездействия и несмотрения начинают прорастать мхом. Гнал воинов, те вытаскивали корабли на берег, очищали пазы от набившегося песка и сора, конопатили пенькой, смолили.

Гостомысл с улыбкой спрашивал:

   — Никак, воевода, ты решил оставить меня? На родину потянуло али к ранам? Что тебе в них? Живи здесь. Ты люб словенам моим, люб мне. Не кручинься. Земля везде одинакова, и люди тоже. Верь мне, я немало бродил по ней.

   — Я тоже, — нехотя отвечал Рюрик. — Но ты вернулся в свой Новеград, а я...

   — Понимаю тебя, воевода мой славный, — теплел голосом старый князь. — На твоём месте и сам бы печаловался. Но помысли о другом: у бодричей нынче Славомир в чести. Сколько лет минуло, как ты ушёл из Велеграда. Тебя, поди, уж забыли там. Кем ты вернёшься к Славомиру и нужен ли ему? У него свои воеводы есть. К ранам — и того боле. Ты ж говорил, что и сам не знал, кем у них был. А у меня в Новеграде ты человек нужный и, сам знаешь, новеградцам люб, — повторял Гостомысл.

   — То ведомо мне, князь. И я благодарен тебе за ласку. Но иногда мне снится море...

Ничего не менялось после тех бесед. Корабли по-прежнему стояли, уткнувшись носами в берег Мутной. Дружинники занимались привычными делами. Выполняя повеления князя, Рюрик ходил в дальние походы — к веси, чуди и совсем уж дальним мерянам: донести слово Гостомысла, выслушать старейшин, при нужде — помирить поссорившихся, вручить подарки и доставить в сохранности даримое. Жизнь шла своим чередом, а Рюрик всё не мог решить: оставаться в Новеграде или направить корабли в Янтарное море.

Помимо дел, в которые он втянулся, была ещё одна причина, почему Рюрик медлил с принятием окончательного решения. В доме Гостомысла расцвела резвушка Милослава. И не отворачивалась от вспыхивавших глаз воеводы...

Земля словен отдыхала от трудов ратных. Старое старилось, молодое жадно тянулось к солнцу.

Часть вторая

ПРИЗВАНИЕ

ОСТРОВ РЮГЕН-РУЯН:

СЕРЕДИНА IX ВЕКА



Перейти на страницу:

Все книги серии Россия. История в романах

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее