Варяги

   — Ты видел Кари? Я могу сейчас позвать его, спроси сам, доволен ли он своей судьбой. Ярлы — помощники конунга, без них он не может решить ничего важного...

   — Ты сказал: могу позвать, — перебил Торгрим. — Значит, он из свободного ярла превратился в твоего слугу?

Гуннар нахмурился.

   — А так ли ты свободен в своих поступках, Торгрим, как тебе кажется? Не зависишь ли ты от решений рода, тинга, обстоятельств, в конце концов? Тебе кажется, что Кари стал моим слугой? Пусть так. Но сегодня в его распоряжении дружина, какой род никогда не мог ему дать. И... он всегда может сослаться на меня. Ты ещё не знаешь, что такое настоящая власть и как иногда хочется спрятаться за кого-нибудь...

   — Каждый выбирает свой путь сам... — гордо начал Торгрим.

   — Подожди, я ещё не всё сказал. Ты, наверное, слышал: ярл Торир убил своего соседа ярла Херда. Род не защитил его, и Херд до сих пор не отомщён. При объединении родов и земель ярлы не смогут безнаказанно убивать один другого...

   — Ты хочешь даже поединки запретить? — с негодованием воскликнул Торгрим. — Теперь мне до конца понятен твой замысел. Не бывать тому. Мы, свободные ярлы, не позволим тебе взять за горло людей долин.

Гуннар нетерпеливо ощупывал пояс, но меча не было. Торгрим шагнул к нему.

   — Крикни своим слугам, чтобы принесли меч. Мы немедленно сразимся, ведь я и приехал, чтобы вызвать тебя на поединок.

Сузившиеся от бешенства глаза вновь стали холодными. Высокомерно окинул конунг взглядом набычившегося Торгрима.

   — Пошёл вон, щенок. Дорого обойдётся тебе дерзость. А сразиться ты можешь с тем воином, что встретил тебя у ворот, — он, кажется, оскорбил тебя...

Повернувшись, Гуннар вышел, не слушая проклятий Торгрима.

Осенью, как осуществившаяся угроза Гуннара, навалились беды. Унесло в море ладью с рыбаками, целую луну о них не было слуха[2], потом с далёкого северного побережья пришла весть: море выбросило на берег несколько трупов. По описанию опознали погибших сородичей. Торгрим сердился и доказывал, что море ежегодно забирает себе ладьи и рыбаков многих родов. Это не значит, что боги в этот раз разгневались именно на их род. Старики бесстрастно и отрешённо смотрели на пламя очистительного костра, неверными бликами освещавшее родовое капище, и упорно молчали. Люди рода чем-то вызвали гнев Тора. В этот сезон нельзя больше выходить в море на промысел.

Раздосадованный Торгрим повелел было выйти в море дружине, чтобы доказать потерявшим храбрость, что Тор не сердится на род, что погибшие сами виноваты — ушли далеко от берега, не сумев распознать надвигающейся бури. Но Ламби отозвал его в сторону, чтобы никто не слышал, и немногословно растолковал неразумность решения:

   — Дело воинов — сражаться и оберегать род. Пусть рыбу ловят те, кто занимается этим всю жизнь. Ты хочешь потерять лицо?

Пришлось согласиться.

Потом прибежал один из бондов с жалобой, что ночью из его загона неведомо куда пропал скот. Торгрим наказал нерадивого:

   — Не мог построить крепкого загона, иди, неумеха, ловить рыбу. Твоя земля перейдёт к более умелому и расторопному...

Старики молча покивали головами: справедливо, пусть будет так. Конечно, справедливо. Из-за лени одного не должны страдать многие.

Но случай повторился. Потом ещё и ещё. Пропадали овцы, следы коров и коней выводили к каменистой дороге. Торгрим перестал наказывать бондов. Одного из них нашли с разрубленной головой, хижина его догорала. Жена убитого, прижимая к себе детей, могла сказать немногое:

— Люди... много людей... С мечами и копьями... Не знаю их...

Гуннар? Неужели конунг унизился до разбоя? Может быть, какой-нибудь ярл из дальней долины решил таким путём поправить дела рода? Бывало и такое.

Дружина с вечера выезжала к дороге, пряталась в зарослях кустарника. Торгрим чутко вслушивался в тишину. Три ночи прошли спокойно. В четвёртую, перед рассветом, когда веки смыкаются сами собой, послышался негромкий топот копыт. Торгрим на слух насчитал восемь всадников. Поднял руку, подавая сигнал своим садиться в сёдла, и с запоздалым сожалением подумал, что дружину в засаде следовало разделить надвое. Тогда непрошеным гостям податься было бы некуда. А так могут уйти.

И ушли. Торгрим преследовал настойчиво и долго, надеялся на силу коней и злость дружинников. Может, и догнал бы, но за очередным поворотом дороги, вдали, на лужайке, увидел большой отряд всадников. Преследуемые поторопили коней. Отряд неторопливо двинулся им навстречу. В переднем всаднике Торгрим безошибочно признал Кари...

Пришлось на всём скаку поворачивать обратно. Странно, но дружинники конунга не стали их преследовать. А могли бы легко смять на свежих конях.