Варяги и Русь

Никто не вправе возразить мне, что господство Рюрика на востоке могло быть так же легко позабыто преданием, как первое завоевание норманнами славянских и чюдских земель. Я, однако же, в этом завоевании не сомневаюсь; но оно не было настолько продолжительно и богато последствиями, чтобы молва о нем могла повсюду распространиться; окончание же его не представлялось довольно чудным и уважительным, чтобы лечь в основание поэтическому сказанию. Но мог ли бы родной Рюрик не обратить на себя внимания людей, так охотно щеголявших романическим элементом своей истории? Ведь после Одина нет в древней истории севера ни одного события более знаменательного, более способного к прославлению отечества. Еще бы, если сага ничего не знала о Голмгарде и Гардарикии до времен Владимира, мне казалось бы менее странным ее молчание о Рюрике. Но она довольно болтливо рассказывает о ранних походах своих витязей на восточные земли; не упоминает только о трех братьях-счастливцах. Норвежский стихотворец Тиодольф был их современником; но в сохранившихся у Снорри остатках его песней нет об них речи, хотя и говорится о восточных вендах, то есть о руси.

Шлецер говорит, что шведы и датчане узнали только после многих лет, «как посчастливилось в Нормандии их соотечественнику, морскому разбойнику Рольфу». Это правда; однако ж узнали и узнали от самого достоверного и сведущего летописателя скандинавского севера, от многопомянутого Снорри. Они, может быть, узнали бы об этом и прежде, если бы не пропали древнейшие исторические памятники. И эти-то памятники сказали бодрому лагманну о дальнем Рольфе, а позабыли о ближнем Рюрике?

Я заключаю: Снорри пользовался северными песнями и сагами IX века и исландскими летописьми начала XII, в которых упоминалось о русских происшествиях, бывших в связи с отечественной историей; Снорри не говорит ничего

о Рюрике; следовательно, ничего о нем не знает; следовательно,

ничего о нем не говорили и не знали и те древнейшие скальды, слагатели саг и летописатели. Но общее молчание современных и к ним близких писателей о замечательном, всенародном историческом факте уже само по себе дает сильный повод к подозрению и даже совершенному отрицанию позднейших свидетелей. Всего менее, при подобном молчании, может устоять гипотеза, построенная на недоразумениях и неправильных выводах и не имеющая за собой ничего, кроме вполне заслуженной, на ином поприще, известности своих составителей.