Варяги. Славяне. Русские

По этому поводу следует вспомнить общеизвестный факт, что в Восточной Европе индоевропейцы и финно-угры жили чересполосно во многих местах, в том числе на территории Новогородско-Псковской земли, и эта ситуация существовала с бронзового века, т. е. в течение тысячелетий. При этом, вне всякого сомнения, происходила индоевропеизация финно-угров и противоположный процесс превращения индоевропейцев в финно-угров, не говоря уж о практике обычных межплеменных семейно-брачных отношений. В зонах этнических контактов у балтов издавна должны были бытовать представления, что финно-угры не чужой им народ. От остатков балтского населения такие представления могли попасть и к славянам. Это — во-первых. Во-вторых, вспомним, что остатки населения, спасаясь от мора, бежали из родных мест. Бежали они не только на юг — на Дунай, и повесть прямо указывает, что бегство было «на Белые воды», на «озеро Тинное». В связи с этим вспомним то, что ранее здесь нами выявлено о локализации Беловодья на Валдайской возвышенности, и о местообитании балтского народа голядь — они вполне могли быть в значительной степени потомками беглецов-балтов от опустошительной чумы. Сведения о таком бегстве новгородские книжники спустя века приняли за бегство на известное им Белоозеро, т. к. Беловодье (Авалон, Альбанское озеро и др.) отошло в область мифов и легенд.

Давно доказано, что названия финно-угорских народов: мордва, мурома, мари, удмурты, — индоевропейского происхождения. О названии народа весь версия приводилась выше.

Но откуда такое название — чудь?

«…Можно высказать предположение, что название древнего племени чудь (по крайней мере в Заволочье — чухари, чукча, чуча) связано с обозначением глухаря в саамских и некоторых других языках территории Севера» [4, с. 199]. С такой версией согласиться нельзя, ибо придется признать, что сначала русские познакомились с чудью, а потом, от значительно более северных соседей, усвоили название. Так не бывает. Как минимум в таком случае было бы еще одно название для этого народа. И откуда в русский язык проникли, если исходить из вышеприведенной версии, производные от «чудь» слова: «чухарь», «чухна» — в значении «отсталый, дикий, бестолковый человек»? От себя добавлю к приведенному списку такие полужаргонные слова: «чухан», «расчухать», «чухнуть». Все это следы очень широкого контакта древнерусского населения с чудью, которая находилась на гораздо более низком уровне культурного развития по сравнению с пришлым славянским населением.

Я полагаю, что слово «чудь» — искаженное индоевропейское название. Снова вспомним, что белорусов и сейчас называют гуды. Это название, как сказано выше, несомненно, родственно слову «суды» («Судеты»). Звуки «с» и «ч» — легко перейдут друг в друга при иноязычной передаче. В таком случае чудь — искаженное балтское суд («шуд»?), и можно предположить, что финно-угорская чудь — балты, сменившие свой язык на язык соседей.

Такое объяснение можно предложить для странного перечня народов, якобы родственных славянам, в новгородской повести. Когда-то они говорили на языках, родственных балто-славянскому. Только включение в список народа лопь вызывает недоумение. Может быть, ошибка. [7 — А может быть, и не ошибка. В I тыс. н. э. лапландцы (лопь) заселяли почти всю Финляндию. Какие-то группы балтов в VI в. вполне могли бежать на север и смешаться с «лопью».]

Есть еще один источник, из которого можно извлечь доказательства того, что именно чума подкосила историческое бытие балтов и расчистила место для выхода славян на широкую арену истории. Я имею в виду древнерусский фольклор.

Святогор — пожалуй, самый загадочный персонаж русского былинного эпоса. До недавнего времени считалось, что у этого образа нет никаких соответствий в мифологиях других народов. Потом некие слабые параллели вроде бы обнаружились в иранском эпосе. Е.С. Галкина указывает на параллели между образом Святогора и нартским эпосом Северного Кавказа [30, с. 391–392]. Но все выявленное касается второстепенных черт Святогора и связанного с ним фольклорного круга. Он изолирован от других героев былинного эпоса, не совершает никаких подвигов, несмотря на огромную мощь — Илью Муромца он сажает в карман. В этом своем деянии Святогор перекликается с героями нартского эпоса и великанами-онарами марийской мифологии. Он пассивен, в его образе наличествует кричащее противоречие: огромная мощь и неспособность ее проявить. Это как бы спящий или дремлющий богатырь. Он лежит на земле или на горе (иногда — сам как гора). Святогор неподвижен в отличие от других богатырей, привязан к Святым горам, противопоставленным в былинах Святой Руси [125, т. II, с. 421].