Варламов

Сорок лет, насыщенных разномастной жизнью своих многоли¬

ких сценических героев. Сорок лет без устали, не зная пере¬

дышки. Роли, роли и роли... Великие удачи и сыгранные небрежно,

спустя рукава, как бы в шутку. Свыше 1000 ролей за сорок лет.

В летние месяцы, когда прекращались спектакли в Алексан¬

дрийском театре, — в провинцию, на гастроли. Не ради денег, —

был хорошо обеспечен. Только бы не сидеть дома, без дела.

«Скажу одно: время прошло быстро и удивительно легко».

Так и прожил всю жизнь, не зная иных бурь, кроме бурь

аплодисментов, веселый, одержимый бесом театра, всеми облас¬

канный баловень сцены. И рассказывать о Варламове, значит —

рассказывать о ролях, сыгранных им, о его жизни в театре. Дру¬

гой у него вроде бы и не было. Вот почему повесть о жизни

своей он закончил словами:

«Я и не заметил, как превратился из Костеньки в дядю

Костю».

Кто еще мог бы рассказать о себе так кратко, просто, с лег¬

ким сердцем, не кичась громкой известностью и не поддаваясь

сладкому соблазну посетовать на судьбу?

Только он — почтенный дядя Костя, который все еще оста¬

вался веселым, милым и простодушным Костенькой даже на

седьмом десятке жизни.

Ill

Но до «дяди Кости» еще очень далеко. Пока что Варламов

зовется Костенькой и только переступил высокий порог Алек¬

сандрийского театра.

Ему — 27 лет. И его актерская котомка беспорядочно и туго

набита сыгранными в провинции ролями.

Молод и сам театр: ему — 43 года. А позади краткая, но пе¬

страя, разнобойная история.

Величественное и торжественное здание театра на площади,

примыкающей к Невскому проспекту, построено славным рус¬

ским зодчим К. И. Росси. Лицевая сторона здания важно укра¬

шена глубокой лоджией и шестью классическими колоннами ко¬

ринфского ордена. На аттике фасада, как гордый вихор надо

лбом, устремленная ввысь колесница покровителя муз Апол¬

лона.

Театр был призван и победительным внешним видом своим

и спектаклями поведать, как говорили в те поры, «Миру и Риму»

о державной мощи и благодати просвещенного романовского

правления Российским государством.

Император Николай I в честь августейшей своей супруги

приказал именовать театр Александринским. Все было задумано

величаво и на всенепременную пользу престола.

Театр открылся 31 августа 1832 года верноподданническим

спектаклем «Пожарский, или Освобожденная Москва». Пьеса

М. В. Крюковского оказалась весьма угодной его императорскому

величеству: она могла доказать, что, в противовес недавнему

преступному бунту дворян-декабристов, именно дворянство рос¬

сийское и есть опора и надежда царского трона. А посему, как

говорили встарь, обнетено в пьесе значение простолюдина Козь¬

мы Минина и народного ополчения в изгнании из Москвы поль¬

ского шляхетского воинства.

Громоподобным голосом вещал со сцены актер Каратыгин

главную мысль спектакля:

— Трона хищник в прах перед царем падет!

Орудийный залп, пущенный вдогонку казненным и сослан¬

ным в Сибирь декабристам. Орудийный салют в ознаменование

разгрома польского восстания 1830—1831 годов.

Здесь не место выстраивать историю Петербургской труппы.

Но взглянуть на пути и перепутья актерского искусства в Але¬

ксандрийском театре, на то, как управляли им театральное на¬

чальство и зрительный зал, — должно быть, нужно.

Два десятилетия парадным шагом маршировал на Александ¬

рийской сцене Василий Андреевич Каратыгин — «лейб-гвардии

трагик», как честил его А. И. Герцен. Гремел и рычал, геройски

взметал руки, стремясь подняться на высоту Аполлоновой квад¬

риги на крыше театра. Велеречиво и убежденно славил сверх¬

человеческую доблесть воинов и мужей, во все века преданных

своим государям, и самих государей, всегда божественно без¬

упречных.

Играл главные роли в трагедиях французских классицистов

Корнеля и Расина, их русских подражателей — Озерова, Куколь¬

ника, Полевого. Переиначивал на свой образец Шекспира и

Шиллера.

Зло высмеял В. Г. Белинский «певучую декламацию и мену-

этную выотупку» Каратыгина, его «искусство без чувства», хо¬

лодное, как зима, и выглаженное, как мрамор.

— Что мне ваш артист-аристократ! — восклицал Белинский.

В конце второго десятилетия своей сценической деятельно¬

сти, под непрерывными ударами критики, стал проще в ролях,

человечнее. Но не этим прославился в истории русского актер¬

ского искусства, а изначальным своим позерством и риторикой.

В пестроряди Александрийской сцены, бок о бок с Караты¬

гиным, но в ладах с правдой, земной жизнью жил Иван Ивано¬