Когда в ресторане мы остались наедине – три стюарда (откуда только взялись) также покинули помещение, «ее светлость» снова улыбнулась.
– Ты мне нравишься, – чуть приподняла бокал целительница.
– Вы мне тоже, – отсалютовал я своим безалкогольным напитком в ответ. Слово «пока» благоразумно не добавил.
Ее светлость хмыкнула и быстро проговорила что-то по-французски. Я уловил только интонацию смысла – мол, молодой да ранний, но палец в рот уже не клади.
– Это может быть ошибочным впечатлением, – пожал я плечами. – Я сейчас как…
Хотел сказать «как крот на свету», но споткнулся. Слово неблагозвучное, да и сама вырисовывающаяся картинка потерянного крота несуразна. Себя уважать надо… Летучая мышь? Хм, как-то тоже не очень. Но паузу долго не держал, нашелся быстро:
– …как ночной обитатель, которого из глубокой тьмы вытащили на яркий свет солнечного дня. Мне сейчас несколько сложно ориентироваться, и в связи с этим я могу произвести неверное первое впечатление.
– Из тьмы на свет, – вновь повторила свою первую улыбку целительница. – У тебя есть чувство слова. Ценю.
– Елена Владимировна, пользуясь случаем. По-родственному, – осторожно произнес я.
– Да-а… – с нескрываемым интересом протянула ее светлость.
– Все произошедшее с захватом яхты связано с тем, что штабс-капитан Измайлов выполнял задачу по моей эвакуации. И именно из-за моих действий, только из-за моих действий вернее, его отряд оказался в сложной ситуации, из которой капитан смог блестящим образом найти выход. Прошу…
Я хотел было попросить о том, чтобы весь негатив от действий Измайлова перенаправить на меня, как на основного виновника событий, но был прерван прыснувшей, а после и вовсе звонко рассмеявшейся целительницей.
– Не обращай внимания, – безуспешно сдерживая веселье, покачала головой собеседница. Но все же добавила через несколько мгновений: – Вот представь, я вернусь в Петербург, и меня… да хоть у графини Клейнмихель на приеме спросят с участием: «Ах Элен, душенька, мы уже слышали эту дикую ужасную историю! Как это произошло?»
Елена, называвшая свое имя как Hélène, на французский манер, снова не выдержала и засмеялась. Но все же смогла взять себя в руки.
– …Меня спросят, а я отвечу со всей серьезностью: «Как это произошло?.. Блес-стяще!»
После слов ее светлости я сам, несмотря на напряжение момента, не смог сдержать улыбку. Целительница отпила из бокала, справляясь с накатившей смешинкой, и чуть погодя уже посмотрела на меня серьезным взглядом.
– Тебе четырнадцать?
– Да.
– Выпускной класс, в этом году инициация?
– Да.
– Аннет уже сосватала тебе свою Настеньку?
«Чего-чего, простите?» – примерно так, не справившись с эмоциями, мимикой и взглядом спросил я. Причем, несмотря на свое крайнее удивление, успел заметить в голосе целительницы явно пренебрежительное отношение к «Настеньке».
– Еще нет? – удивилась собеседница. И на несколько секунд задумалась, явно уйдя в себя.
– Раз уж ты так просишь за этого… господина Измайлова, столь бесцеремонным образом нарушившего мой покой, можешь ему помочь. Выполнишь одну мою просьбу… по-родственному.
Отвечать я не стал, просто коротко склонил голову, подтверждая, что готов выслушать «просьбу».
– В феврале в Петербурге состоится бал дебютанток. Составишь пару Ольге, моей младшенькой. Да, имей в виду – когда ты предложишь Ольге роль кавалера, мне это демонстративно не понравится, и сей моветон послужит поводом для нешуточного скандала.
С каждым словом «родственницы» я все явственнее чувствовал опутавшие меня нити чужих интересов. Холодные плети связывали меня словно по рукам и ногам, при этом я абсолютно четко понимал – в ближайшее время я не просто не смогу порвать спеленавшую паутину, но даже и сколь-нибудь отклониться от направления, в котором меня тянут. Причем тянут совсем разные люди, и в разных направлениях. Как бы не порвали при этом в тряпки.
В то же время после слов целительницы меня отпустила хватка чудовищного напряжения – «ее светлость» так спокойно рассуждает обо мне и февральском балу, что маячившая все это время на горизонте виселица начинает понемногу подергиваться дымкой, исчезая.
– Как только представится возможность, сразу дерзну предложить мадемуазель Ольге свою кандидатуру как кавалера на бал дебютанток, – снова кивнул я.
Целительница хотела что-то ответить, но я не договорил.
– …Если доживу, – обозначил я все же свое беспокойство.
Ее светлость взметнула брови и после еще раз продемонстрировала нормальную, живую улыбку.
– Всенепременно доживешь, я в этом уверена, – ответила чуть погодя женщина.
У меня было еще много вопросов – как, например, найти младшую дочь целительницы, но, видимо, она решила, что я справлюсь и без ее подсказок.
– Я уже позвонила Катерине, нажаловалась на этого несносного капитана. Пойду исправлять, пока государь не приказал его расстрелять, – поднимаясь из-за стола, женщина в третий раз улыбнулась настоящей – живой, а не деловой улыбкой.