Варрава

Поблагодарив старика, Помпония обратилась к апостолу и открылась ему, что она уже давно христианка и не раз перечитывала многие его письма к христианам, что и побудило ее прийти теперь к нему в ее страшном горе. У нее был только один сын — прекрасный, добронравный юноша — радость и утешение ее домашнего очага. Но Нерон невзлюбил ее мужа с того самого, дня, как Агриппина в минуту раздражения заметила ему, что он дождется, что войско предпочтет храброго завоевателя Британии жалкому певцу и гистриону, — тогда он решил, что даст почувствовать и ей, и ее мужу, и бедному юноше всю силу своей ужасной злобы. И вот на днях он приказал привести юного Авла к себе во дворец и самым жестоким, зверским образом надругался над ним, после чего велел убить его, сопровождая это зверское приказание циничной насмешкой по адресу покойной своей матери. Об этом злодеянии императора узнал весь Рим и только с усмешкою пожал плечами; узнал и сенат, и ни на минуту не прекратил своего холопского низкопоклонства перед извергом; узнало и войско, и ни один меч не был обнажен против убийцы; узнали и философы, и поэты, и ни у одного из них не хватило мужества позорным словом заклеймить поступок злодея.

Сердце бедной матери обливалось кровью. Безумное отчаяние овладело ею. Неужели Христос в своей надзвездной обители остается холодным зрителем таких вопиющих дел? И не прямой ли долг христиан содействовать избавлению рода человеческого от такого чудовища? Не обязана ли она, как мать и как христианка, подвинуть Авла своими мольбами и слезами на такой подвиг.

Трудная задача лежала перед апостолом: надо было утешить горе несчастной матери, удалить от нее всякую мысль о мщении и укрепить веру, смущенную тяжелым недоумением, и Павел, преклонив голову, сотворил в душе горячую молитву, прося Господа умудрить его.

И, вразумленный свыше, он успокоил Помпонию, рассеяв ее опасения, что сын ее, как не восприявший крещения, будет осужден на гибель, и объяснил ей, что в смерти сына, почившего вечным сном ранее, чем он успел искуситься на поприще пороков и зла, ей следует видеть, напротив, великую милость Небесного Отца, Которого пути неисповедимы и Который, может быть, послал такую преждевременную кончину юноше только для того, чтобы спасти его от водоворота и пучины зла, разврата и искушений века. Затем, взяв из рук Луки свиток, он прочел вслух следующие слова: «И будете ненавидимы всеми за имя Мое; но и волос с головы вашей не пропадет; терпением вашим спасайте души ваши».

— Горе мне, несчастной! — воскликнула в своем отчаянии Помпония; — могу ли я верить в обещание, что ни единый волос с головы нашей не пропадет, если чувствую, что самое сердце мое готово разорваться на части от боли.

Однако, апостол вразумил бедную женщину, объяснив ей, что не о земном говорил Господь, когда дал такое обещание; и что, Напротив, Он предупредил нас, что горе, невзгоды и всякие бедствия будут неизбежным нашим уделом в этом мире. Затем он стал уговаривать Помпонию выкинуть из головы всякую мысль о мести и всякое желание сделаться орудием ускорения минуты грядущей кары тирана. «Предоставь его гневу Всевышнего: „У меня отмщение и воздаяние“», говорит Господь.

Укрепленная беседою с апостолом, в своей еще молодой, неокрепшей вере во Христа, Помпония постепенно перешла от отчаяния к светлой надежде, и если она все еще не могла перестать оплакивать свою тяжелую утрату, то теперь эти слезы были только естественным выражением материнского чувства, вызванного смертью сына. Возвратясь к себе домой, Помпония, в свою очередь, своими внушениями помогла мужу не падать духом, а мужественно перенести тяжелое испытание, и даже уговорила его заменить избранную им для надгробного памятника сына надпись: «Я Авль, сын Авла Плавтия, взываю против богов, так несправедливо отнявших у меня жизнь на заре юных дней моих», словами: «Почий с миром».

— А к этому, если хочешь, прибавь стих Еврипида: «Кто скажет, не жизнь ли есть смерть, смерть — жизнь?»

Помпония была лишь одной из многих и многих, которых из тюрьмы своей утешил апостол Павел, ободрил словом, наставил и укрепил в новой вере, и это сознание, что и самое заключение его служить делу распространения учения Христа, мало-помалу все более и более проникая через него не только в ряды избранного войска цезаря, но и в самый дворец его, было одним из источников того радостного настроения духа, каким проникнуто его послание из Рима к его возлюбленным филиппийцам.

Спустя некоторое время после посещения Помпонии, к Павлу в келью вошел нерешительным шагом, и с смущенно опущенным взором молодой человек. С свойственной ему приветливостью встретил его Павел и усадил возле себя.

— Ты не узнаешь меня? — спросил его робко посетитель.

— Нет, не узнаю, — вглядываясь в гостя, ответил апостол; — а между тем, мне кажется, словно лицо твое мне знакомо; но где видел я тебя — не помню. Не Евтих ли ты из Трои?