Читаем Варрава полностью

Убийство матери не могло не произвести потрясения даже в таком человеке, каким был Нерон, и, возвратясь из Баул к себе в Байи, он, как передают, провел весь остаток этой ночи в мучительном беспокойстве, преследуемый неотступно то образом только что виденного им бледного, безжизненного лица, с кровавыми подтеками, убитой матери, то страхом перед обличением в матереубийстве. Ни на минуту не находя себе покоя, он то ложился, уходил весь в себя, угрюмо молчал и, закрыв глаза, старался, казалось, найти забвение во сне; то вдруг вскакивал и с широко вытаращенными глазами начинал метаться, как безумный, то опять садился и, дрожа всем телом, закрывал лицо руками и при этом стонал, стонал мучительно и без конца. Такое тревожное состояние императора с приближением рассвета заметно усиливалось: он боялся, как бы наступающий день не принес собою обличения преступления и казни матереубийце. Однако ж все эти мучительные волнения, вызванные опасениями за последствия своего злодеяния, — по которые он чуть было не принял за угрызения совести, — в нем исчезли бесследно, когда с наступлением утра к нему явились с радостными лицами, имея Бурра во главе, военные трибуны и центурионы преторианских когорт, чтобы повергнуть к его стопам свои верноподданнические поздравления с счастливым избавлением от будто бы грозившей ему опасности стать жертвою преступного посягательства матери на его драгоценную жизнь. Еще более успокоился Нерон от своего страха, когда вскоре после того узнал, что в Риме народ толпится в храмах, воздавая благодарственные молитвы богам за спасение жизни своего императора, и что ближайшие города Кампании, а также и отдаленные провинции его империи шлют к нему свои посольства с изъявлением всеобщей радости по случаю столь счастливого события.

Но, к сожалению, местностям не дана способность видоизменяться с тою быстротою, с какою меняется выражение лица у некоторых людей, и из окон и садов Нероновой виллы в Байях все по-старому открывался вид на море с его восхитительными берегами — на то самое море, которое он едва было не осквернил чудовищным злодеянием, и на ту самую береговую полосу, которую он обагрил кровью своей матери. Невыносим и ужасен был для него теперь этот очаровательный вид, и, покинув вскоре Байи, где все — и плеск моря, и говор его синих волн, и шелест листвы, и завывание ветра — казалось, повторяло ему о содеянном по его воле убийстве родной матери, он поспешил в Неаполь.

И вот отсюда он отправил к сенату свое знаменитое послание, риторические тонкости которого и благозвучие громких фраз обличали — увы! — тонкий ум и привычную руку Сенеки. «До сих пор еще, — значилось в этом послании, — не могу я свыкнуться с мыслью, и не радуюсь ей, о моем чудесном избавлении от грозившей мне опасности». Затем, не входя ни в какие ни подробности, ни доказательства мнимого посягательства Агриппины на жизнь сына, послание все-таки говорит о нем, как о чем-то положительном и несомненном, и смерть императрицы прямо приписывалась самоубийству. Сверх того, в этом же послании и приводился не без оттенка гнусного злорадства длинный список всех преступных деяний честолюбивой дочери Германика, — припоминались ее коварные черные козни, безграничное властолюбие ее, мстительность и злоба; ей же и ее непомерному властолюбию приписывались и все те темные дела и жестокости, какими омрачено было правление Клавдия, и в заключение ко всему этому прямо высказывалось то мнение, что в неожиданной смерти Агриппины должно видеть знак особого благоволения бессмертных богов к римскому народу и подвластным ему провинциям. Такова была последняя тризна, справленная Нероном в память своей матери.

Сенат изрядно потешался в душе над нелепостью послания, говорившего о крушении Агриппиновой яхты, как о простой несчастной случайности, и желавшего, видимо, внушить веру в тот невероятный факт, будто женщина, только что успевшая спастись вплавь от верной смерти, именно эту минуту выбирает, чтобы подослать убийц к родному сыну, окруженному к тому же толпою царедворцев и своими верными преторианскими когортами, — все-таки этот сенат в своем позорном увлечении низкою угодливостью перед цезарем определил праздновать радостный день избавления императора от неожиданной опасности ежегодными народными играми, день же рождения Агриппины отнесли к числу злосчастных дней империи; кроме того, решено было воздвигнуть императору статую и поставить его изображение, рядом со статуей богини Минервы, в зале заседания отцов-сенаторов. Из всех присутствовавших при этом сенаторов только один имел настолько нравственного мужества, чтобы восстать против таких позорных постановлений: Тразей Нэт, муж честный и неподкупный, полный справедливого негодования, он молча встал со своего места и также молча покинул курию, вызвав этим красноречивым, хотя и безмолвным протестом краску стыдливого смущения на лице порядочного числа из тех, что малодушно побоялись последовать его примеру.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги