Варвар-пришелец

– Если я позволю тебе выйти и поговорить с ним, я должен попросить тебя кое о чем.

– О чем? – спрашиваю я, стараясь скрыть волнение.

На этот раз он не смеется и не улыбается. Его лицо напряжено.

– Ты должна сказать ему, чтобы он ушел. Он не может здесь оставаться, – у меня в изумлении открывается рот, а Аехако продолжает. – Это его погубит. Он только и делает, что охотится, даже не спит. Он считает своей единственной целью – обеспечить тебя. Он на пути саморазрушения. У него не осталось чувства самосохранения. Ты должна убедить его уйти и начать новую жизнь.

У меня болит сердце. Через что, должно быть, проходит Раахош? Я чувствую себя виноватой за то, что я здесь, среди людей, купаюсь в бассейне, в то время как он там, несчастный и одинокий. Я заставляю себя кивнуть.

– Конечно.

Я лгу. Разумеется, я не собираюсь говорить Раахошу, чтобы он уходил. Но если только так могу убедить Аехако, то скажу все, что он захочет услышать.

Он пристально и долго изучает меня, а затем кивает.

– Тогда пойдем.

Мне приходится сдерживать волнение. Паразит начинает вибрировать при мысли о Раахоше, и я прижимаю руку к груди, чтобы успокоить его.

Раахош

Я вырываю стрелу из добычи, ярость – единственное, что движет мной. Ярость и необходимость обеспечить мою пару.

Они могут прятать ее от меня, но не могут помешать мне исполнить долг перед ней.

Я кладу стрелу в сумку и подбираю добычу – упитанного грызуна в перьях. Из него выйдет отличный обед для Лиз. Я представляю, как ее мягкие розовые губы неохотно растягиваются в улыбке, когда ее кормят, этим она дает понять, что ей не нравится, что она может прокормить себя сама, что она столь же сильный и ловкий охотник, как и я.

Я потираю грудь, которая ноет при мысли о ее прекрасном личике. Кхуйи молчит, оно переносит ее потерю так же остро, как и я.

Уже поздно. Луны висят высоко в небе и заливают своим светом снежную долину. Мое тело ломит от усталости, и я не могу вспомнить, когда ел в последний раз, но это не имеет значения. Забота о Лиз – единственное, что заставляет двигаться вперед. У меня сохранились болезненные воспоминания об отчаянии отца после смерти матери, об его страданиях, о том, как он подолгу не мог встать с постели, чтобы позаботиться обо мне и больном младшем брате, обреченном умереть без должного ухода.

Тогда я не мог понять его страданий. Теперь понимаю. Проживаю это.

Снежинки колют глаза, ночной ветер усиливается. Я напрягаюсь. Холод меня не волнует, но я тревожусь за Лиз. Люди такие хрупкие. Что, если другие ее не согреют? Что, если не позаботятся о ней так, как я? Паника сжимает сердце, и, прихватив свежую добычу, прямиком направляюсь к племенным пещерам. Я передам эту еду для Лиз, а затем отправлюсь на охоту за существом с самым теплым мехом, которого только смогу найти. Возможно, лохматый двисти. У беременных самок мех длинный и густой, из него выйдет отличная накидка для моей пары…

В моем поле зрения появляются две фигуры. Я не могу разобрать ничего, кроме горящих глаз, и хватаюсь за лук. Одна пара глаз примерно на одном уровне со мной, другая намного ниже, на уровне моей груди. Единственный, кто может быть такого роста – это…

«Человек», – осознаю я.

Лиз!

Бросаю добычу и продвигаюсь вперед сквозь сугробы, мое кхуйи сразу же начинает петь, и прежде, чем я вижу ее лицо, я слышу ее кхуйи, напевающее в ответ. Я ускоряюсь.

– Раахош? – милый сердцу голос тихо зовет меня, и мгновение спустя ее маленькое тело оказывается в моих объятиях. Я прижимаю ее к груди и обхватываю рукой голову, осыпая поцелуями.

Моя Лиз. Моя любовь. Мое все.

Она обвивает свои руки вокруг меня, дрожа.

– О, Господи, Раахош, ты холодный, словно лед, малыш. Что ты делаешь здесь посреди ночи? Тебе следует греться у костра…

– Тсс, – отвечаю я. Она здесь, в моих объятиях, остальное не имеет значения. Я замечаю Аехако, и на мгновение меня охватывает ревность. Он околачивается вокруг моей пары. Мне это совсем не нравится, но, по крайней мере, она в безопасности.

Ее маленькие ручки скользят по моей груди к животу, и она ахает.

– У тебя ребра торчат, Раахош. Ты что-нибудь ел?

Ел ли я? Не знаю. Мои мысли были мрачны с тех пор, как Лиз забрали у меня. Мне было не до еды. Я пожимаю плечами.

– Это не важно. Ты в порядке? Как наш ребенок?

Я касаюсь ее повсюду, поглаживаю ее руки, а затем живот.

– С ребенком все в порядке, меня тошнит по утрам, и я буду ходить беременной три гребаных года, – отвечает она. – Можешь в это поверить?

– Да?

Она похлопывает меня по руке.

– Это сарказм, малыш.

Ее руки скользят под мою тунику, и я ощущаю ее пальцы на коже. Они холодные, но ее кхуйи поет в унисон с моим, и мой член тут же реагирует. Я игнорирую его, потому что Аехако находится поблизости. Он прислонился к скале и притворяется, что не слышит нас.

Я беру ее руку и переплетаю наши пальцы, а затем поочередно целую каждый сустав. И пусть у нее четыре сустава вместо трех, она останется самым прекрасным из всех созданий, будь у нее их все восемь.

– Что ты здесь делаешь так поздно? И почему с тобой Аехако?