Вас приветствует солнцеликая Ялта!

«Они там, – рассказывал он мне после комиссии, – думают, что я симулянт. И ну начитывать мне моралите про совесть, про дисциплину, про ускорение. И ну со всех боков шпильками поджигать. Стою сам не свой. Все во мне гудит. Всё во мне плачет. Товарищи, говорю, давайте плотней к делу. Я очень плохо себя чувствую. У меня постельный режим. Я еле стою на ногах. Через пять минут я упаду!

Тут-то Таранченко и взвейся:

«Вы кто такой, чтоб диктовать нам свою волю?! Пять минут! Пять минут!.. Да вы настоящий хулиган! Да вы куда пришли? Здесь уважаемая комиссия центральная! А вы! Не-ет, я вызову отряд милиции! Уж я призову вас к пор-рядку! Мы вам покажем симулянтский разбой!»

Я сказал главврачу Шубиной. Майе свет Фёдоровне:

«Вы что, взяли повышенное соцобязательство довести меня именно сегодня до инфаркта? Сегодня и ни днём позже?»

Главная была значительно вежлива:

«Ну… Если вам станет плохо, мы окажем помощь. Вас окружают такие все специалисты. Элита-с!.. Цвэт!.. Вот Ирина Викторовна Соловьёва. Заведует терапевтическим отделением. Вот Виктор Иванович Таранченко. Зам. главного по экспертизе, председатель нашего втэка… Да и я, главврач, кое-чего, наверное, сто́ю… Мы вам поможем…»

«Спасибо. Я уже однажды ощутил вашу помощь. В прошлом ноябре я вызывал врача на дом. Приехал Таранченко. Диагноз от меня скрыл. Или вообще не смог установить. Я спросил, что у меня. Он отмахнулся: «А! Пейте больше тёплого, горячего». Выписал жаропонижающее и уехал. Практически никакого лечения не назначил. В расчёте, что время сделает процесс необратимым? Так и есть. Давненько у него горит зуб на меня… Он этого добивался. Он этого добился. Это ль не отместка?»

«Боже! Ну какую тюлю вешать! – умученно сморщилась Соловьёва. – Да у вас катаральный, необструктивный… О таком бронхите всякий кашлюк может только мечтать!»

«Так заберите у меня эту мечту. Вручи́те этот таранченковский подарочек по знакомству кому-нибудь своим близким…»

«Ну а мы пока вручаем вам это», – вальяжно перебила меня Шубина и грациозно протянула градусник.

Тридцать семь и семь! Давление сто сорок на сто.

«Давление несмертельное, – всплеснулась Соловьёва. – И температура не температура. Это не температура, а одни семечки. Вот тридцать девять – это о-опс!»

«А сорок три вас не греет? Всё-таки пожарче?.. Или вы только на тридцать девять согласны?»

«Тридцать девять не тридцать девять, но при ниже тридцати восьми и трёх не приходите впредь. Не дадим мы вам, извините, больничный».

Совсем задурачили. Совсем затюкали.

Сижу за стулку держусь.

Последний парок от меня отскакивает.

Вроде уже как из туманной кисеи, из далёкой-предалёкой далины подталкивает ветром ласковые шубинские слова:

«Мы вас хорошо подлечили… А эта пустяковая температура, это давление – это всё от нервов…»

Я не удержался. Горько прыснул в лапу:

«Эха, Менделеев, все болячки от нервов. Лише один сифилисок от удовольствия. Да после того удовольствия чешут именно в тот недоскрёбишко, где на углу мы совстретились с тобой в последний раз…»

Менделеев печально махнул рукой и продолжал шубинское:

«… Мы направим вас в соседнюю в шестьдесят девятую поликлинику. Там хороший психотерапевт… Ну-ка, вытяните руки. Та-ак… Пальцы подрагивают… Астено-невротическое состояние налицо!»

«Да вы кого хотите доведёте».

«Колкости я не принимаю. Неприёмный день. Психотерапевт из шестьдесят девятой ещё подлечит… Поможет вам внушить себе, что вы абсолютно здоровы».

«А может, не внушать надо, а лечить? На что ж вы белый хлебушек с маслицем переводите?»

«Ну, как же после таких слов не посылать вас к психотерапевту? – С трудноласковой, с драной улыбчонкой Шубина прихлопнула по столу, дала понять, что разговор окончен. – Вы свободны. Подождите за дверью. Получите направление».

Уж и не знаю, как я вышел в предбанник. Прижался коленкой к креслу, а сесть нету сил.

Поторчал-поторчал и безо всякой мысли, машинально побрёл вниз.

Уже на выходе будто кто тронул меня за плечо.

Я глянул вбок – приоткрыт процедурный.

Вошёл, спросил градусник. Тридцать восемь и четыре!

Я словно очнулся.

Во мне что-то молодо взбрыкнуло. Борзым козликом стриганул я наверх поскорей доложить о своей королевской температуре.

Но секретутка своей носорожьей тушей закрыла всю шубинскую дверь. Чуже сунула мне направление:

«Какие вопросы – к Ирине Викторовне! Она у себя на третьем этаже».

Именинником влетел я к заведующей отделением Соловьёвой. Её медузьи глазки закруглели.

«А знаете, у меня ваша температура! Выше!.. На ноль и одну выше! Что мне делать?»

«Пейте на здоровье анальгин, – затянулась холодом Соловьёва. – Приходите завтра к Виктору Ивановичу. Одна, без Виктора Ивановича, я не собираюсь вас смотреть. Да и что смотреть? Всё видела наверху».

Я разинул рот, похоже, до неприличия широко.

Как же без Таранченки, если этот тутурский поп[38] сидит тут же?

Таранченко дёрнулся к телефону. Налёг набирать, а сам мстительно вбубенивает, метит в меня камнем:[39]

«Уж сейчас-то вызову милицию! Не таких прохиндеев подламывал! Только косточки хрупали. Кэ-эк же хр-руп-п-пали!»

Его угрозы не производили на меня впечатления.