Васек Трубачев и его товарищи

Ребята один за другим прыгают к нему и, толкаясь, начинают обстреливать снежками невидимого врага.

– Бей, ребята, но санкам!

Санки, брошенные посреди пруда, становятся мишенью.

– Слушай команду! Приготовься!.. Пли! – разыгравшись, кричит Васёк.

От снега хрустят варежки, мороз начинает больно пощипывать пальцы. Ребята выбираются наверх и, подпрыгивая от холода, вытряхивают из валенок снег.

– Нас морозом не возьмёшь! А вот фашистам от нашего мороза плохо приходится. Верно, Трубачёв?

– Верно. Они не привыкли… Эх, здорово их от Москвы гнали! Мне один раненый рассказывал…

– Это на Волоколамском шоссе, Васёк?

– Везде гнали. Их прямо тысячами уложили.

– Теперь не сунутся больше!

– Куда там!..

– Наши бойцы грудью за Москву стояли!

– Ещё бы! Мы свою землю никому не отдадим.

– От Сергея Николаевича давно писем нет, – вспомнив вдруг учителя, грустно говорит Одинцов.

– Ребята, а может, и он Москву защищал? И где-нибудь стоял и смотрел в полевой бинокль, а? Ведь мы от Москвы недалеко всё-таки, а? – с радостной надеждой в сияющих чёрных глазах, говорит Саша.

Ребята не отвечают. Васёк смотрит куда-то далеко за сугробы, за деревья, в глубь парка. Белая, закудрявившаяся от мороза меховая шапка, белые брови и ресницы и заиндевевший шарф под подбородком делают его похожим на ёлочного деда-мороза с синими-синими глазами и красными щеками. Ребята вспоминают о ёлке.

– Пойдём! А то поздно уже, – говорит Мазин.

– Постойте! – просит Сева. – Давайте закроем глаза, помолчим и потом сразу скажем, кто как чувствует: увидим мы ещё Сергея Николаевича или нет?

– Давайте, давайте!

Ребята крепко зажмуривают глаза и секунду напряжённо молчат, потом сразу, как по команде, радостно выпаливают хором:

– Увидим! Увидим!

– Ну, тогда – ура!.. За ёлкой! Пошли!

– Стойте! А насчёт Мити, и Генки, и Степана Ильича, и тёти Оксаны как же? – спрашивает Саша. Ребята снова зажмуриваются:

– Увидим! Тоже увидим!

– Эх, вот счастье было бы! Скорей бы только нам победить Гитлера! Тогда всё у нас будет: и школа будет, и Сергей Николаевич, и Митя, – мечтает вслух Васёк.

– И папа твой приедет, и мой папа, и Лидин…

– И мои мал мала приедут, – нежно улыбается Саша.

– Да они уже выросли, твои мал мала, они теперь уже большие, – убеждённо говорит Одинцов. – Ты их и не узнаешь, пожалуй!

– Нет, что ты! – пугается Саша. – Я всех узнаю… Я бы их через много-много лет узнал, если б они даже старые были!

– И правда, ребята, кажется, будто годы прошли с тех пор, как нас родители на Украину провожали, а всего только несколько месяцев. Вот странно! – удивляется Сева.

– Какие несколько месяцев! Мне самому уже сто лет стало, – уверяет Мазин.

– Мне тоже! – подхватывает Петька. – Сто лет, а ума нет!

– Хватит! Замёрзнем! Пошли за ёлкой! – торопит Васёк.

Голубые сумерки уже окутывают дома и улицы, когда, запрягшись в санки, мальчики привозят в школу срубленную ёлку Зелёные мохнатые ветки, распластавшись по обеим сторонам, с тихим шелестом заметают снег; сзади, придерживая густую верхушку, идут Нюра и Лида.

– Куда это махину такую приволокли? – удивляются санитары.

– У нас в школе всегда такая была! – с гордостью отвечают усталые ребята.

Глава 14

Перед новой разлукой

Новый год вошёл в маленький городок без праздничного шума, как тихий гость, и, хотя в домах было сурово и невесело, в каждой семье встретили его с надеждой и за скромным ужином подняли бокалы за победу. За тех, кто на фронте.

Прошло несколько месяцев после нападения гитлеровцев. В города и сёла приходили извещения о героической гибели наших бойцов. Матери оплакивали сыновей, сёстры – братьев, жёны – мужей, а несметные полчища врагов всё шли и шли, заливая кровью нашу землю…

Они рвались к сердцу нашей Родины – к Москве. Весь народ поднялся на борьбу с врагом.

В тылу люди работали с удвоенными усилиями и жадно ловили сообщения с фронта.

После каждого урока географ Костя доставал из кармана свёрнутую в трубку газету и, показывая по карте места, где шли бои, читал утреннюю сводку.

Однажды Костя прочёл ребятам про подвиг юной партизанки Тани в селе Петрищеве.

Мужество и стойкость комсомолки Тани, её гордое презрение к озверевшим врагам потрясли ребят.

Слушая Костю, каждый из них мысленно ставил себя на место этой девушки-героини, каждый хотел быть с ней рядом, защищать её, бороться вместе с ней до конца.

Прочитав очерк, Костя спрятал газету в карман и долго холил по комнате, позабыв и об уроке и о ребятах.

С этого дня Костя как-то изменился. Голубые глаза его часто туманились внутренней тревогой. Иногда среди урока он подходил к окну и, щурясь от белизны снега, нетерпеливо говорил:

– Придёт же весна когда-нибудь!..

И тут же, обрывая себя, поспешно возвращался к занятиям.

Время на Костиных уроках шло незаметно. Спрашивая заданное, Костя обязательно ставил отметку. Ребята учили добросовестно, и все отвечали на «отлично».

Тетрадь отметок Костя держал у себя.

Однажды, просматривая её, он покачал головой и почти с огорчением сказал:

– Что это у вас всё «отлично» да «отлично»?

– А разве это плохо? – засмеялась Лида Зорина.