Васек Трубачев и его товарищи

Тётка весь вечер просидела в кухне.

«Ну и пускай! – думал Васёк, стараясь побороть в себе чувство жалости и раскаяния. – Ещё каждому кланяться буду! Просить, унижаться!»

Вечером пришла Таня. В последнее время Васёк редко видел её и особенно обрадовался теперь, чувствуя себя одиноким и несчастным.

– Таня, ты где всё пропадаешь? – спросил он, поглаживая глиняного петуха. – Я тебя совсем не вижу.

Да у меня дела теперь сверх головы. Меня, Васёк, в комсомол принимают! – с гордостью сказала Таня, показывая на толстую книгу в коленкоровом переплёте. – Вот, учусь! И работаю. Ведь это заслужить надо.

– А я ещё пионер только, – со вздохом сказал Васёк и сразу подумал: «А вдруг Митя узнает про то, что в классе было? Или учитель?»

Сердце его сжалось, и к щекам опять прилила краска.

– Ты что? – спросила Таня.

– Ничего. Спать захотел, – сказал Васёк.

– Да посиди, рано ещё… Что отец пишет?

– Пишет – задерживается… Я пойду, – устало сказал Васёк.

Ему и правда захотелось спать. Он лёг, но сон не приходил долго. На душе было одиноко и тоскливо.

Васёк вспомнил Одинцова и грустно улыбнулся.

«Один товарищ у меня остался… Один друг, а было два… Эх, из-за куска мела! – Он приподнялся на локте. – А куда же этот проклятый мел делся? Ведь я же сам клал его – длинный, тонкий кусочек. Куда же он делся? Надо было поискать хорошенько, найти, доказать. Может, он лежал в уголке где-нибудь…»

Васёк пожалел, что не сделал этого сразу, а в раздражении ушёл из класса.

* * *

Утром Васёк долго валялся в кровати, лениво делал зарядку. Он не торопился: день перед ним вставал хмурый и неприятный. В первый раз не хотелось идти в школу.

«Теперь, наверно, все на меня глазеть будут, как на зверя какого-нибудь…»

Не хотелось видеть Сашу, Малютина, и перед остальными ребятами было стыдно и нехорошо.

«А что такое? Фью! Больше бояться меня будут! Никто не полезет ко мне!» – хорохорился он наедине с собой, пытаясь заглушить чувство стыда и беспокойства.

Входя в класс, он сделал равнодушное лицо и как ни в чём не бывало направился к своей парте, хотя сразу заметил, что ребята его ждали и говорили о нём. Ему даже показалось, что из какого-то угла донёсся шёпот:

– А ещё председатель совета отряда…

На самом деле слова эти никем не были сказаны, Ваську это только показалось. Но он насторожился и, небрежно обернувшись к классу, посмотрел на ребят дерзким, вызывающим взглядом.

Саша Булгаков, который сидел впереди, ни разу не обернулся с тех пор, как Трубачёв вошёл в класс. На его круглом открытом лице было вчерашнее упрямое выражение, в глазах – мрачная, застоявшаяся обида.

Васёк, чтобы показать, что он совершенно не интересуется Сашей, небрежно развалился на парте и, стараясь не смотреть на стриженый затылок товарища, неудобно и напряжённо повернул голову и смотрел вбок.

Малютин спокойно сидел рядом с ним. Он не чувствовал ни страха, ни унижения, ни обиды, как будто не его, как котёнка, швырнул вчера Трубачёв на глазах всего класса. Малютин страдал за Васька. Васёк Трубачёв в его глазах всегда был честным, смелым товарищем, которого слушались и любили ребята. И вот теперь вместо этого честного и смелого товарища рядом с ним сидел дерзкий расшибака-парень, показывающий всем и каждому, что в любую минуту может пустить в ход кулаки.

«Пусть только кто-нибудь пикнет!» – говорил весь облик Трубачёва.

Сева ясно видел, что класс осуждает Трубачёва. И, чтобы заставить товарища перемениться, вернуть его в обычное состояние, Малютин изредка задавал ему простые вопросы: как он думает, будут ли у них экзамены и когда; останется ли с ними Сергей Николаевич и на следующий год?

Васёк удивлялся, что Сева как будто забыл про вчерашнее; он чувствовал к нему благодарность, жалел, что так обидел его, но, боясь показаться в глазах ребят трусом, который подлизывается к Малютину, чтобы уладить с ним отношения, отвечал Севе свысока, небрежно, чуть-чуть повернув в его сторону голову.

На переменке к Трубачёву подошёл Мазин.

– Ну и поссорились, экая важность! – ни с того ни с сего сказал он. – Из каждой мухи слона делать – так это и жить нельзя.

– Я и не делаю слона, – ответил ему Васёк.

– Я не про тебя – я про Булгакова. Что это он нюни распустил, от одного слова скис?

– Он не скис! – рассердился Васёк. – И нюни не распускал. Это не твоё дело!

Мазин наклонил голову и с любопытством посмотрел на Трубачёва.

– Вот оно что… – неопределённо протянул он и отошёл к своей парте.

– О чём ты с ним говорил? – спросил его Русаков. Но Мазин был поглощён своими мыслями.

– Вот что… – чему-то удивляясь, снова повторил он.

Лида Зорина избегала смотреть на Васька; она то и дело подходила к Саше и с глубоким сочувствием смотрела на Малютина.

У Вали Степановой было строгое лицо, и другие девочки неодобрительно молчали.

Хуже всего было Коле Одинцову. Он то сидел на парте рядом с Васьком, стараясь в чём-то убедить его, то отходил к Саше. И, недовольный своим поведением, думал: «Что это я от одного к другому бегаю!»

Одинцов всё ещё надеялся помирить обоих товарищей.

– Ты бы сказал ему, что виноват, ну и всё! – уговаривал он Трубачёва.