Васек Трубачев и его товарищи

– Такой глупый никому не нужен, – сказала Екатерина Алексеевна, присаживаясь с ним рядом и стаскивая с его ноги мокрый чулок. – А вообще никогда не смей так говорить! Не обижай папу и меня.

– Я не буду! – сказал Петя и тут же решил никогда, ни за что не сознаваться в своём поступке. Что бы ни было!

Глава 29

Надо посоветоваться

На тихой улице в маленьком домике с тремя окошками всегда далеко за полночь светился огонь. Люди, идущие на ночную смену, привыкли к этому огоньку, как привыкают к обычному уличному освещению. А когда огонь погасал, какаянибудь соседка, зевая, говорила:

– Учитель свет погасил. Видно, дело к рассвету.

Сергей Николаевич сидел за своим письменным столом. Сбоку лежала горка журналов; под тяжестью книг сгибались полки; из портфеля выглядывала стопка тетрадей. Толстая книга с несколькими закладками лежала перед ним. Он медленно перелистывал её, отмечая карандашом какие-то строчки, и, положив подбородок на скрещённые пальцы, думал.

Учитель учился.

Рядом, в маленькой комнатке, спал его старик-отец. Седая голова его покоилась в тёплой ямке подушки, одеяло со всех сторон было заботливо подвёрнуто.

Было часов одиннадцать. Под окнами ещё слышались шаги прохожих и обрывки фраз, когда Сергей Николаевич сел за свой письменный стол. Он перевернул несколько страниц книги своего любимого педагога Ушинского, отложил книгу в сторону и долго сидел задумавшись.

«Готовых рецептов, видно, нет. В каждом отдельном случае свои причины и вытекающие из них действия… Правильное решение зависит от правильного понимания ребёнка…»

Думая так, Сергей Николаевич машинально ставил на листе бумаги какие-то чёрточки, потом так же машинально написал три фамилии: Трубачёв, Одинцов, Булгаков. Осторожно соединил их стрелками, потом зачеркнул Трубачёва и поставил его отдельно. И, откинувшись в кресло, устало моргая и морща лоб, он стал решать про себя какую-то трудную задачу. Ответ на неё напрашивался простой: рассердился на статью и зачеркнул свою фамилию. Но этот ответ не удовлетворял учителя. Подавленный вид Трубачёва тоже ни в чём не убеждал его.

– Нет, это не так просто… не так просто, – тихо говорил он себе, вспоминая Трубачёва другим: с открытыми, смелыми глазами, с горящим, огненным чубом на загорелом лбу. Сергей Николаевич, ловил себя на особой симпатии к этому ученику. – Может, я невольно пытаюсь оправдать его, потому что он мне симпатичен больше других?

Лицо его стало строгим. Во всяком случае, мальчишке не хватает дисциплины. Ушёл из класса, ушёл с редколлегии.

Учитель нахмурился и протянул руку к стопке тетрадей. На одной из них было старательно выведено: «В. Трубачёв». Тем же почерком чисто и старательно написаны целые страницы. Сергей Николаевич улыбнулся. Ему почему-то представилось, что когда Трубачёв пишет, то обязательно высовывает кончик языка и болтает под столом ногой. И всё же отличник… Самолюбивый. Умеет заставить себя заниматься. Пользуется авторитетом в классе. Выбран председателем совета отряда…

Мысли учителя снова возвращались к классной газете и зачёркнутой фамилии.

«Может, именно поэтому и сорвался, что самолюбив и горд? А может, это сделал кто-нибудь другой, например Одинцов, не выдержавший роли беспристрастного редактора?..»

Сергей Николаевич вспомнил Одинцова. Нет, бледный и расстроенный Одинцов не считал себя виноватым. В нём чувствовалось сознание своей правоты, несмотря ни на что… Булгаков?

Учитель тепло улыбнулся: «Этот весь – раскрытая книга. Простая, искренняя душа. Всё написано на его доброй, круглой физиономии».

В соседней комнате тихо и уютно тикали ходики. Они почему-то напоминали домовитого сверчка под тёплой печкой.

Сергей Николаевич прислушался к дыханию отца.

«Надо бы чаще гулять ему, – озабоченно подумал он. – Если бы мне выкроить время как-нибудь после уроков и куда-нибудь пойти с ним».

Он вынул из кармана записную книжечку. Родительское собрание… Педсовет… Методическое совещание… Партийное собрание. Скоро учительская конференция.

Он закрыл книжечку и глубоко вздохнул: «Нет, гулять не придётся. А эти дни вообще все заняты… Прежде всего трубачевскую историю надо распутать».

В окошко кто-то осторожно постучал. Сергей Николаевич увидел приплюснутый к стеклу нос и молодое встревоженное лицо.

Он помахал рукой и пошёл к двери.

– Вы извините, Сергей Николаевич! Уже поздно, но такой случай… Я думаю, посоветоваться надо.

– Хорошо, Митя. Я ждал вас. Завтра сбор вы назначили?

– Ясно! – Митя пожал плечами. – Вот какая ерунда получается! Просто безобразие! Может, я сам виноват, Сергей Николаевич. Выдвинули мы такого неустойчивого парнишку, сделали его председателем совета отряда, а он чёрт знает что делает! – запальчиво сказал Митя, с шумом придвигая к столу табурет.

Сергей Николаевич показал на приоткрытую дверь в соседнюю комнату:

– Там у меня старик спит.

– Ой, простите! – шёпотом сказал Митя. – Но я просто готов хоть сейчас бежать к этому Трубачёву.

Учитель улыбнулся: