Ваш покорный слуга кот

Хозяин, ничего не подозревая, продолжал с необыкновенным вниманием разглядывать это единственное в доме зеркало. Вообще, предмет, именуемый зеркалом, — весьма коварная штука. Я слыхал, что для того, чтобы смотреться в зеркало глубокой ночью при свете единственной свечи одному в обширной комнате, требуется большая храбрость. Как-то раз дочь хозяина поднесла зеркало к моему носу, так я настолько перепугался, что трижды обежал вокруг дома. Даже днем страшно так упорно глядеться в зеркало, как это делает мой хозяин. Собственное лицо может показаться ужасным. А ведь хозяин и так не из красивых. Прошло немного времени, и хозяин пробормотал себе под нос: «Действительно, физиономия безобразная». То, что он признал собственное уродство, достойно всяческой похвалы. Вел он себя, однако, как сумасшедший. Еще немного, и собственное безобразие устрашит его. Я надеялся, что он вот-вот скажет: «Ох, как жутко!» Но он не сказал. Человек, который не понял того, что он явился жертвой злодеяния, не может быть назван человеком, испытавшим много горя. А человек, которому не довелось пройти через такие испытания, не способен избавиться от мирской суеты. Сказав: «Действительно, физиономия безобразная», — хозяин вдруг ни с того ни с сего надул щеки и хлопнул несколько раз по ним кулаком. Возможно, это было какое-то заклинание. Тут я вспомнил, что где-то уже видал такое лицо с раздутыми щеками. Основательно поразмыслив, я понял, что это было лицо нашей служанки О-Сан. Поскольку уж пришлось к слову, рекомендую вашему вниманию физиономию О-Сан. До чего же она раздута. Недавно кто-то принес хозяину в подарок из храма Анамори-Инари фонарь, сделанный из рыбы-пузыря; так вот, лицо О-Сан такое же раздутое, как этот фонарь. На нем даже не видно глаз. Правда, рыба-пузырь кругла, а физиономию О-Сан распирают угловатые кости, вследствие чего она напоминает шестиугольные часы, страдающие водянкой. Представляю себе, как бы рассердилась О-Сан, если бы услыхала это! Ну, будет об О-Сан. Вернемся к хозяину. Как я сказал, он похлопал себя по надутым щекам и пробормотал опять вслух: «Если растянуть кожу таким образом, рябины не будут видны». Затем он повернулся щекой к свету и опять поглядел в зеркало. «А так они прямо в глаза бросаются. Анфас как будто меньше заметно. Странно». Он, по-видимому, был очень удивлен этим обстоятельством. Он отставил зеркало от себя на расстояние вытянутой руки. «А вот на таком расстоянии совсем незаметно. А когда расстояние слишком близкое — никуда не годится… Впрочем, не только с лицом так бывает, — сказал он, просияв, — но и с любыми вещами». Потом он вдруг поставил зеркало набок и состроил чудовищную рожу, стянув всю физиономию — глаза, подбородок, брови — к кончику носа. Зрелище было пренеприятное, и он, видимо, сам понял это, потому что пробормотал: «Ну что за ядовитая харя!» — и поспешно принял нормальный вид. «Нет-нет, это никуда не годится». Он поднес зеркало вплотную к лицу и стал подозрительно вглядываться в свое изображение. Он погладил указательным пальцем свой крошечный нос, затем с силой надавил пальцем на промокашку, лежавшую на столе. На промокашке появилось сальное пятно. Он устроил настоящее представление. Очищенным от сала пальцем он вывернул нижнее веко правого глаза и с большим мастерством скорчил рожу, именуемую в просторечье «бэкканко». Я не совсем понимал, для чего все это делается — то ли в целях исследования рябин, то ли он играет с зеркалом в гляделки. Хозяин — человек крайне неуравновешенный, и настроение его меняется прямо на глазах.